Форум » Большая история » История Санкт-Петербурга » Ответить
История Санкт-Петербурга
иван: Интересные материалы по истории города Санкт-Петербурга и окрестностей.
Ответов - 13
иван: Скоро будут статьи из специального выпуска «Санкт-Петербургских ведомостей» На сайте газеты эти выпуски не выкладывают.
иван: Сергей Семенцов, доктор архитектуры, профессор Гнёзда Петра Великого Появление большого города на Неве не случайно. Определение места будущей российской столицы, почти мгновенное ее рождение (по меркам истории, десятки лет — это миг), становление мегаполиса и его окружения на площади сотен квадратных километров было предопределено многовековой историей заселения нашего края. В ней сплелись геополитические закономерности формирования российской государственности и конкретно-исторические особенности развития Приневья. Территории современного Петербурга и его ближайших пригородов во времена Великого Новгорода (до 1478 г.) и Великого Московского княжества (XV — XVI вв.) включали: — 5 погостов Ореховецкого (Ореховского) уезда: Спасской Городской, Воздвиженской Корбосельской, Ильинской Колтушской, Введенской Дудеровской, Никольской Ижерской погосты. — 3 погоста Копорского уезда: Покровской Дятелинской, Дмитриевской Кипенской, Богородицкой Дягилевской погосты. В глубь веков Всем известна точная дата основания Петербурга — 16 (27) мая 1703 г. Однако его градостроительная предыстория восходит к VIII — IХ вв., хотя наибольшее влияние на развитие петербургской агломерации оказали поселения, возникшие не позднее XV — начала XVI века. Главным стержнем освоения территорий был известнейший с древнейших времен водный путь из Варяжского моря (современное Балтийское море) в Нево (современное Ладожское озеро), далее — по реке Волхову, а оттуда — одно ответвление по Днепру (это путь из варяг в греки), другое — по Волге (это Великий Волжский путь). Оба трансконтинентальных пути объединялись в одной горловине — это река Нева. Важнейшая речная трасса тысячелетий. Вся дельта реки Невы и окружающие территории представляли собой почти сплошные болотистые и лесные массивы, по которым до нашего времени проходят невысокие гряды возвышенностей. Здесь не было сплошного освоения территорий, а велось обживание пространств локальными зонами и «гнездами». Все эти селения еще в допетербургские времена соединяла густая сеть дорог разного статуса и разных конструктивных решений (некоторые дороги известны с XIII — XIV вв.). В древнерусских и скандинавских письменных источниках вплоть до Ореховецкого мира 1323 г. в Приневье, на балтийском побережье и в Приладожье отмечены 42 населенных пункта. Из них 32 новгородских посе¬ления (размерами и социальным масштабом от столичного города до монастырского села), 6 городов «в Чуди», 1 город в Латгаллии, 1 город в земле ливов, 1 немецкий город. По Ореховецкому договору, государственная граница между Новгородской республикой и Швецией переместилась на р. Сестру. По нашим данным, в Ореховецком (Ореховском) уезде (5 погостов) и в Копорском уезде (3 погоста) к 1501 г. насчитывалось 49 волостей, а в них — 1 город (Орехов) и 994 поселения разного размера и социальной значимости, в том числе 8 селений — погостов с церквями (райцентры своего времени), 133 крупных «волчих» сел и деревень и 853 мелкие деревни. Можно было в них насчитать 2823 двора. Существовали 2 крупных железоделательных комплекса — на реке Ковоши у Копорского залива и между реками Мьей (Мга) и Назьей. В 1560 — 1580-е гг. появляется упоминание о крупном торгово-ремесленном поселении («рядки») в устье Охты при впадении ее в Неву. В устье Охты новгородцы, шведы, москвичи, опять шведы создавали свои военные или торгово-ремесленные центры: — шведская крепость Ландскрона; — система русских селений «на усть Охты» (Новый Торг, Венчище); — шведский город Ниен. Новая метла После Столбовского договора 1617г. наш край ушел под шведскую корону. Граница между Россией и Швецией переместилась на восток, дойдя почти до Волхова. Шведское правительство начало проводить политику по вытеснению русского и угро-финского православного населения (карела, ижора, водь) с заменой его на шведское, немецкое, голландское, финское. Если до середины 1650-х гг. большинство поселений сохраняло традиционные русские названия (но в латинской транскрипции и со «шведским» акцентом), то с 1660-х гг. осуществлялись многочисленные замены старинных топонимов и гидронимов на новые, в основном финские, частично — шведские. Именно с этих пор большинство дошедших до времен Петра Великого названий рек, островов и сел имели финские и шведские названия. Именно тогда возникло новое название нашего края — Ингерманландия, новая губерния шведского королевства. На территории новой губернии усиленно развивалась сеть сухопутных дорог и фарватеров. Возникший в устье Охты город Ниен был связан трактами с Выборгом, Кексгольмом, Нотебургом, Копорьем, Яма-Городом, Иван-Городом и Нарвой. Государственные тракты вели к государственной границе между Россией и Швецией. На этих дорогах были открыты постоялые дворы («год). На основании древнерусских летописей и скандинавских саг можно предположить, что древнейшей среди трактов и дорог в данном регионе была трасса «Исток Невы (позднее — Орешек, Нотебург) — Выборг». С середины XIII века она имела ответвление к устью Охты. В Ингерманландии конца XVII в. насчитывалось не менее 1991 поселения разного типа. На территории 8 погостов в самом конце XVII в. находились 2 города (Нотеборг и Ниен) и их крепости-цитадели, а также не менее 902 населенных пунктов разной величины. «Почки» распустились в Петербурге На основании исторических данных мы можем говорить сейчас, что на территории будущего Большого Санкт-Петербурга на протяжении XV — конца XVII в. стабильно существовали 900 — 1000 поселений, объединенных сотнями километров дорог. Многие из этих поселений стали «почками» создания петербургских слобод, ансамблей и кварталов застройки. Еще при Петре I границы Петербурга включили территории не менее 55 селений допетровского периода, а пригородная зона объединила еще более ста существовавших ранее сел, мыз, деревень и хуторов. Современный Петербург и территории, находящиеся под его административным управлением, охватывают уже более 200 древних поселений. Шведские Ниен и Ниеншанц возникли на местах нескольких древних русских поселений и торгового двора, а уже в петровские времена, с 1721 — 1722 г., здесь, на «пятне» Ниена, размещена плотницкая слобода Большая Охта, современные кварталы которой хранят планировочную память и о Большой Охте петровского времени, и о шведском Ниене. Деревня Кальюла (Kaljula) с XVIII в. входила в ареал Санкт-Петербурга как Калинкина деревня. Существующие со времен Петра I на Выборгской стороне Сухопутный и Морской госпитали размещены на месте более древних селений, имевших общее название Аришка (Ariska). Старое и новое: — Каменноостровский дворец размещен в районе бывшей деревни на острове Кивисари. — Кронверк расположен в местах, где в XVII веке находились дворы Марти и Якко Летце (Martti, Loetsa-Jaakko). — Усадьба Бьеркенгольм Хоф находилась на территории современных домов № 29 — 33 по Большой Дворянской ул., а также Училищного дома имени Петра Великого (современное здание Нахимовского училища). — Усадьба светлейшего князя А. Д. Меншикова на Васильевском острове (особенно ее северная часть, где размещались службы) устроена на ранее освоенных землях деревни Хирвисари. — Летний сад основан на месте дворянской мызы Юсадисс Хоф. Сотни современных селений преемственно восходят по крайней мере к селениям, известным с конца XV — начала XVI вв., пережив новгородские, московские, шведские этапы существования этих территорий и выжив в многократных военных и социальных катаклизмах XVIII — XX вв. К примеру, с конца XV — начала XVI вв. известны деревни «Морья на реце Морье» (совр. — Морье), «Захожаи» (совр. — Захожье), «Лопалаж»(совр. — Лупполово), «Токсово над озером над Токсовым» (совр. — Токсово) и многие-многие другие; На карте современного Петербурга в трассировке фрагментов десятков улиц, проспектов и магистралей можно увидеть память о дорогах допетербургского времени. Среди таких улиц и проспектов назовем Суворовский и Лиговский проспекты, фрагменты Выборгской и Ушаковской набережных, Приморского проспекта, проспекта Энгельса, проспекта Мориса Тореза, Выборгского шоссе, дорог вдоль берегов Невы, ставших Октябрьской набережной и проспектом Обуховской Обороны, и многих других. Несмотря на развитие дорожной сети Ленинградской области, трассировка практически всех государственных трактов шведского периода почти полностью дошла до нашего времени. Немало селений сохранили историческую память о важных вехах. Так, на реке Тосна, южнее современного города Тосно, до нашего времени дошло небольшое селение Рубеж, фиксирующее место прохождения здесь в XVII в. государственной границы между Россией и Швецией. Вплоть до 1950-х гг. в Ленинградской области ареалы земледелия даже в нюансах совпадали с границами освоенных еще в XVII веке земель.
иван: Запасное окно в Европу Как известно, история не терпит сослагательного наклонения. Однако исторический процесс многовариантен, он представляет собой непрерывный путь через «развилки». Именно они дают возможность глубже понять события и явления, которые мы иногда недооцениваем или попросту не замечаем. Руководитель Исторического общества Ямбурга — Кингисеппа, писатель, журналист, историк и краевед Вадим АРИСТОВ доказывает, что по первоначальной задумке Петра Великого именно Нарва должна была стать морской столицей России, а вовсе не те места, где стояла шведская крепость Ниеншанц. — Вадим Владимирович, вы пытаетесь покуситься на святая святых петербурговедения. Ведь принято считать, что заветной мечтой Петра было утвердиться именно на невских берегах. Говоря словами поэта, «ногою твердой стать при море»... — Посмотрите, что было до начала Северной войны: шла дипломатическая борьба. О чем переговариваются союзники России? Они против того, чтобы Петр вел русские войска на Нарву. Вместо этого предлагают ему идти на Неву, отвоевывать Ингрию и Карелию. Но Петр категорически стоит на своем — ему в первую очередь нужна Нарва. Еще за несколько лет до Северной войны в Европе ходили слухи: Петр начнет войну со Швецией и будет брать Нарву. Об этом даже писалось в европейских газетах. Еще один важный момент, который обычно упускают из виду: Петр, уже объявив войну Швеции, оговаривал, что он готов пойти на мир, если Карл XII отдаст ему Нарву. Если до этого он заявлял, что ему нужен или Ниеншанц в устье Невы, или Нарва, то в самом начале войны ему уже была нужна только Нарва. — Вы думаете, если бы Петру отдали Нарву, он не стал бы отвоевывать Ингрию и основывать Петербург на Неве? — Ингрию рано или поздно он, конечно, отвоевал бы, но морскую столицу в устье Невы вряд ли бы стал строить. Зачем возводить новый город в таком необустроенном и опасном по природным условиям месте? Нам сегодня легко восхищаться красотой и величием Петербурга на невских берегах. А тогда это были довольно гиблые места. Уже в первый год строительства здесь города случилось наводнение, а за несколько лет до этого вся невская дельта оказалась затопленной водой. Петр пришел на берега Невы, как говорится, не от хорошей жизни. Он начал строить здесь город только после того, как не смог закрепиться на Нарове. Взять Нарву у него пока не было сил, а выход к морю был нужен как можно скорее. — Но все-таки почему в 1700 году он пошел на Нарву, несмотря на уговоры союзников этого не делать? Почему не стал сразу брать Ниен? — Чтобы это понять, нужно знать, что представляла собой Нарва в то время. В международной торговле на Балтике это был город-бренд. Посмотрите на европейские карты XVII века, изображающие район Балтики. Вы не найдете среди них такой, где не было бы Нарвы. И в то же время мало найдете карт, на которых указан Ниеншанц. Как правило, эти карты шведские, так сказать, для внутреннего пользования. Город Ниен был портом, значимым главным образом для шведского государства. Через него в основном велась торговля русских со шведами. А Нарва, которая также входила в состав Швеции, являлась известным международным портом. В ней русские купцы торговали главным образом с основными европейскими странами и знаменитыми торговыми городами того времени — с Англией и Голландией, Францией и Данией, Любеком и Данцигом. Нарва и Ниен — это разные по значимости порты и торговые обороты. Да, Ниен тоже получил развитие в XVII веке, но он не смог победить в конкуренции с Нарвой. К концу XVII века именно Нарва стала главным международным торговым портом в Финском заливе. По своим оборотам она обогнала и Ниен, и Выборг, и даже Ревель (Таллин). Согласно статистике, голландцы с англичанами ходили в основном в Нарву. Английские суда вообще редко бывали в Ниене. По развитию городской инфраструктуры и оборонительным сооружениям Нарву и Ниен просто не сравнить. Нарва была значительно более крупным городом с населением около 5 тысяч человек. К этому нужно добавить почти двухтысячный гарнизон, состоявший в основном из финнов и занимавшийся возведением укреплений вокруг города. В конце XVII века в Нарве были построены одни из самых мощных каменных бастионов в Европе. В этом плане в Прибалтике с Нарвой могла сравниться только Рига. У Ниеншанца не было таких укреплений. Давайте зададимся вопросом: если этот город был настолько значим для шведского королевства и для международной торговли, то почему же шведы укрепляли не его, а Нарву? — Можно предположить, что армия Петра образца 1700 года смогла бы быстро взять довольно слабую крепость Ниеншанц. Но она все-таки пошла под Нарву, на штурм одной из самых мощных крепостей в Европе... — Объяснений того, почему Петр в самом начале Северной войны пошел именно под Нарву, в нашей литературе, как правило, не дается. А если объяснение и есть, то чаще всего оно звучит так: Петру нужно было разъединить карельско-финскую и эстонско-лифляндскую группировки шведов. Но ведь ту же самую задачу Петр решил, придя в 1703 году на Неву. Он беспрепятственно мог пойти сюда и в 1700-м и точно так же разъединить эти группировки. Тем более что его к этому подталкивали союзники. Но Петр пошел под Нарву... На мой взгляд, историки Петербурга переоценивают развитие и значимость Ниеншанца и одновременно недооценивают Нарву. В определенном смысле это закономерно и логично, так как Ниен действительно можно назвать предтечей Петербурга. Безусловно, Петербург продолжил традицию морского города, который был здесь в лице Ниена. Еще раньше тут было русское поселение Невское Устье. Правда, на картах Европы оно почему-то не обозначено. По всей видимости, это было небольшое селение с пристанью, но никак не город. У петербурговедов укоренилось мнение, что петровскому «парадизу» на Неве не было альтернативы. Считаю этот тезис ошибочным и начинаю свои доказательства с географии. Она показывает, что альтернатива Невскому торговому пути была всегда, издревле. Это путь по рекам Нарова, Россонь и Луга, то есть Нарвский и Лужский торговый путь... — А как же хрестоматийно известный путь из варяг в греки, проходивший по Неве? — Никто и не отрицает его существования. Но если один из его маршрутов проходил по Неве, Ладоге и Волхову, то другой — по Нарове и Луге, а третий — по Нарове, Чудскому озеру и реке Великой. И Лужский водный торговый путь в отдельные периоды был намного более активным, чем Невский. Построил бы Петр свой Петербург на Нарове или развил бы в полноценную морскую столицу России город Нарву — у нас было бы сейчас полно исследований именно о тех краях. А раз морская столица там не возникла, то в массовом сознании укоренилось отношение к тем местам как к малоинтересной периферии, к окраине, которая якобы никогда не была особо значимой для России и Европы. Вот в этом как раз принципиальная ошибка. Давайте опять обратимся к географии, без знания которой зачастую невозможно понять историю. Нарова — вторая река нынешней Ленинградской области по полноводности. Она похожа на Неву. Сравните: Нева имеет длину 74 км, Нарова — 78 км. Нева вытекает из озера и впадает в залив. Нарова — точно так же. Ширина основного течения Невы составляет 300 — 400 метров. Примерно такая же ширина и у Наровы. Говоря об удобстве использования Невского водного пути, мы забываем, что на Неве были опасные Ивановские пороги. Кроме того, путь из Невы вел через очень коварную Ладогу — не зря уже при Петре в обход этого озера стали строить Ладожский канал. Затем — река Волхов, на которой снова пороги. Да еще какие — общей длиной более 17 км! На Нарове же пороги, точнее, водопад, — только у Нарвы. Одним словом, путь через Нарову был гораздо более легким и безопасным, нежели по Неве, Ладоге и Волхову. А дальше через Нарову — путь на Псков. Через систему волоков можно дойти до Новгорода, это практиковалось. Однако у нас укоренилась установка: только Нева, и никаких альтернатив! Мы осовремениваем историю, смотрим с позиций сегодняшнего Петербурга, а нужно учитывать реальности XVII — начала XVIII века и предыдущий исторический опыт морской торговли России. Вспомните русских правителей до Петра. Почему никто из них ничего не стал строить на Неве? Ведь такая возможность была с древности вплоть до XVII века. Только лишь в начале 1600-х годов эти территории оказались под шведами. Начнем с Ивана III. Что он делает, введя всю эту территорию в состав Московского государства? В 1492 году строит Ивангород. И вовсе не на Неве, а на Нарове, прямо напротив Нарвы. В нашей литературе Ивангород, как правило, преподносится только как мощная крепость и форпост России на границе. При этом игнорируется тот факт, что уже через несколько лет он стал первым морским портом Московского госу¬дарства на Балтике — альтернати¬вой как немецкой Нарве, так и русскому Новгороду. — И снова вы покушаетесь на святое... По распространенной ныне в петербурговедении концепции, предтечи северной столицы — Старая Ладога и Новгород. Иван-город в этом ряду даже не упоминается... — Если судить по логике выхода России к морю, то Ивангород — никак не меньший пра-Петербург, чем Ладога и Новгород. Именно тогда, с конца XV — начала XVI века, Нарвский и Лужский торговые пути становятся главными. Невский же путь хиреет. Доказательством тому — сравнение состояния городов по Нарове, Луге, Волхову и Ладожскому озеру. Согласно переписи 1500 года, города по Волхову и ладожскому пути стали беднее и малолюднее. А те, что стояли на лужско-наровском пути, были больше по населению и процветали. Это Ямгород (ныне Кингисепп) и Ивангород. Последний фактически стал выполнять торговые функции Новгорода, только уже на самой границе России и в непосредственном соседстве с ближайшим европейским портом — Нарвой. Ивангороду не удалось перетянуть на свою сторону всю торговлю с западной, немецкой стороны на восточную, русскую. Европейские корабли предпочитали больше заходить в Нарву. Там было более понятное торговое законодательство и в целом безопаснее, чем на русской стороне. Что делает в связи с этим Иван IV Грозный? Согласно летописи, в 1557 году он строит новый город в устье реки Наровы, при впадении в нее реки Россони, почти у самого моря. Это первый по-настоящему морской проект Русского государства, реализованный задолго до Петра. Существует гипотеза, что город назывался Руганы. Просуществовал он около 20 лет и, очевидно, был сожжен во время Ливонской войны шведами, ибо строился полностью деревянным. Но еще более важно то, что в 1558 году Иван Грозный берет Нарву. Именно тогда она впервые фактически объединяется с Ивангородом и становится главным морским портом России. Грозный оставляет нарвитянам права городского самоуправления и дает торговые льготы. Кроме того, он переводит в Нарву из Выборга русскую торговую контору. Потоки русских экспортных товаров перенацеливаются на Нарву. В результате сюда устремляются сотни европейских кораблей. Здесь селятся русские и иностранные купцы и ремесленники. За 23 года население Нарвы увеличивается с 700 — 800 человек до 7 тысяч, то есть в 9—10 раз! Столько же людей тогда жили в Стокгольме. Таким образом, Нарва оказывается одним из крупнейших городов на Балтике и самым процветающим и успешным портом Финского залива. По своим показателям международной торговли она значительно обгоняет и Выборг, и Ревель, который в то время стал быстро беднеть. Мы почему-то часто забываем этот сюжет. А ведь именно Нарву Иван Грозный называл своим любимым детищем. В свою очередь царь Петр восхищался Грозным. И я уверен, что, начиная войну со Швецией, Петр хотел повторить успешный нарвский эксперимент Грозного. По масштабам и активности своей торговли Нарва оставалась непревзойденным успехом вплоть до строительства Петербурга. Когда же он возник, то именно Нарва была его главным конкурентом. Чтобы привлечь в Петербург как можно больше купцов и кораблей, понадобились царские указы о запрете торговли в Нарве целым рядом товаров. Этот факт сам по себе лишний раз доказывает, что к началу Северной войны именно Нарва в основном выступала предшественницей Петербурга в русской торговле на Балтике. Фактически наряду с Ниеном она тоже была пра-Петербургом, как прежде Ладога, Новгород и Ивангород. — После Ливонской войны Нарва надолго оказалась под шведами. При них она продолжала так же процветать, как и при русских? — Конец XVI века и первая половина XVII, когда Нарва попала в состав Шведского королевства, были временем ее упадка. Однако после русско-шведской войны 1650-х годов начинается период возрождения этого города и его нового расцвета. Происходит активное развитие промыш¬ленности, мануфактур. Вокруг города, вплоть до устья Наровы, возникает фактически промышленная агломерация, где строятся мануфактуры по производству парусины, пильные мельницы, верфи. В 1645 году шведы присоединили Ивангород к Нарве. Он стал Ивангородским форштадтом единой Нарвы, имевшей теперь две мощные крепости и городские кварталы по обеим сторонам Наровы. После пожара 1659 года, когда непосредственно в Нарве сгорел весь прежний деревянный город, она стала застраиваться новыми каменными зданиями. В 1660-х годах Нарве было дано право чеканить собственную монету. В Стокгольме даже рассматривался вопрос о придании Нарве статуса второй столицы шведского королевства. В конце XVII века Нарва процветала и, безусловно, была лакомым куском в случае ее завоевания. Здесь был готовый международный торговый порт, верфи для строительства кораблей, мануфактуры для производства канатов и парусины. Город окружала мощная система бастионов, близкая к укреплениям голландских городов. В Нарве жило активное, мастеровое и грамотное в основной массе население, какого так не хватало Петру в России. Для нарвитянина той поры было нормой знать два-три языка. Вообще в Нарве конца XVII века звучала немецкая, шведская, русская, эстонская, финская, ижорская и водская речь. Город был важным центром международной торговли, известным купцам разных стран. Здесь постоянно звучали голландский, английский, польский и другие языки, включая армянский и фарси, на котором общались купцы из Персии. Поэтому Петру так хотелось взять этот город, несмотря на противодействие его союзников. И если бы ему удалось получить и удержать за собой Нарву в 1700 году, тогда не было бы никакой необходимости строить новый город на болотах в устье Невы. В исследовании истории возникновения Петербурга над нами довлеют историографические стереотипы и сам факт развития северной столицы России на Неве. Несмотря на всю ее трагическую историю, в конечном итоге этот проект Петра Великого оказался успешным. Поэтому нам сегодня кажется, что по-другому и в другом месте и быть-то ничего не могло. Однако если рассматривать ситуацию имевшую место в 1700 году, то вовсе не Нева, а Нарова могла стать местом возникновения морской столицы России. Беседовал Сергей ГЛЕЗЕРОВ
иван: Под натиском пращуров Когда был основан наш город? На этот простейший вопрос, наверное, без труда ответит каждый петербургский школьник. А вот вопрос о том, что происходило на невских берегах прежде, поставит его в тупик. До сих пор наши знания о допетровской истории края отрывочны и фрагментарны. О том, как появились топонимы «Водская пятина», «Ингрия», «Ингерманландия», о шведском участии в истории и развитии наших земель, о жизни русских и других коренных народов на невских берегах в допетровское время и о том, «откуда пошли» финны-ингерманландцы, в редакции нашей газеты дискутировали руководитель историко-краеведческого общества «Карелия» Евгений БАЛАШОВ; краевед и книгоиздатель Михаил БРАУДЗЕ; дипломант Анциферовской премии публицист Константин ЖУКОВ; заведующий сектором архитектурной археологии Государственного Эрмитажа Олег ИОАННИСЯН; доктор исторических наук Анатолий КИРПИЧНИКОВ; доктор исторических наук Адриан СЕЛИН и археолог сотрудник Института материальной культуры РАН Петр СОРОКИН. Во глубине докаменных веков — Есть ли конкретная дата отсчета истории нашей земли? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Применительно к археологии лучше говорить о веках, чем о годах. В Старой Ладоге обнаружены четкие следы поселения VII—VIII веков. На основе научных исследований доказано, что древнейший фрагмент деревянной постройки, найденной в Ладоге, относится не позднее, чем к 753 году. Но эта дата не самая древняя. Теперь мы уже можем совершенно спокойно удревнить ее на пятьдесят или сто лет. А почвоведы, изучающие стратиграфию наших раскопок, считают, что применительно к Ладоге надо говорить о еще более раннем времени жизни здесь поселенцев. То есть это V — VII века. Петр СОРОКИН: — Еще в 1970-е годы известный советский историк Игорь Павлович Шаскольский Писал, что территория Приневья — сплошное белое пятно. В отличие от сопредельных древнерусских земель в нашем крае почти не было археологических памятников. Самый ранний из них — древний Орешек, основанный в 1323 г. Долгое время считалось, что древние памятники здесь были утрачены при масштабном строительстве Петербурга и окрестных поселений, да и сама территория в бассейне Невы в прошлом была непригодной для проживания. Однако, как показали последние исследования, это не так. На Охтинском мысу были найдены поселения эпохи неолита и раннего металла, существовавшие здесь с V до I тысячелетия до нашей эры. Там на берегу Литоринового моря все это время селились люди, занимавшиеся рыболовством и охотой. Нами были найдены уникальные заградительные деревянные сооружения — ловушки. Здесь они сохранились очень хорошо, потому что были перекрыты значительными песчаными напластованиями. Были собраны многотысячные коллекции керамики, каменных орудий, янтарных украшений. Эта территория была освоена уже в те далекие времена. Около 3100 лет назад происходит прорыв Невы, что было связано с переполнением Ладоги. Считалось, что эта катастрофа надолго прекратила развитие наших территорий. Однако, по археологическим данным, полученным на Охтинском мысу, Нева довольно быстро, за несколько столетий, вошла в свои современные берега. На мысу были обнаружены памятники как раз того времени, которое следует за прорывом Невы, поселения раннего железного века. Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Северо-Запад России — одна из коренных территорий, где начало создаваться русское государство, где возникла первая столица Руси — Старая Ладога. У нас возник существую¬щий по сей день великий водный путь (балто-волжский, позже — балто-днепровский). Изначально эти земли были населены финнами (в древности — саамы, позже — корелы, водь и чудь). Но и славяне появились здесь очень рано: сперва это были кривичи, потом новгородские славяне. Это уже были не земледельцы, а торговый люд, участвующий в международных связях. А наши земли — это перекресток великих водных путей, свободный доступ к Балтике. — Именно поэтому финны до сих пор называют русских «веняляйсет» — «люди, пришедшие на лодках»? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — В этом есть правда. В древности не было никаких железных занавесов, и наш край был богат, его надо было осваивать. Финские племена добывали лучшие в мире меха. Через наши земли шел поток товаров: из Балтики и Скандинавии везли оружие, одежду, возможно, бусы, а с юга в эти места, так же как и во всю Россию, начало поступать в VIII — IX веках серебро (это была международная валюта) из Ирана и Ирака. Международная торговля, охватившая фактически всю Восточную Европу, свершила чудо. Это был великий героический период «бури и натиска», когда на глазах нескольких поколений укреплялась и бурно разрасталась северная ветвь славянства. К великому водному пути примыкали и будущие земли Водской пятины, где жили финские племена. Чудь уже в XII веке была вовлечена в тесные связи с Ладогой. В курганах мы видим множество изделий, которые чудь, скорее всего, привозила из Ладоги. Вскоре на этих землях поселились и скандинавы. Бытует мнение, что они появились раньше славян, но археологи видят: основной земледельческий тип хозяйства говорит о том, что «первую печать» здесь наложили именно славяне. Это был особый период в истории нашего края, где возникли мощные стимулы для развития экономики, хозяйства, культуры и техники. Представители разных народов знакомились друг с другом, находили взаимодействие. Это была могущественная интеграция народов Восточной Европы. Земля и этнос — Выходит, земля наша древняя, но единого названия она до наших времен не донесла. Есть разные варианты: Ингрия, Ингерманландия, Водская пятина... Какое же исконное название Невского края? Константин ЖУКОВ: — Кстати, в старые времена никто не называл нашу землю «Невский край» — это современная придумка. Наиболее древний топоним — Ингрия, латинизированный вариант ижорского названия «Инкеринмаа» (Ижорская земля). Существует красивая легенда, которая возводит топоним «Ингрия» к историческому персонажу — шведской принцессе Ингигерде (Ингрид), ставшей женой Ярослава Мудрого. По данным современных исследований, топоним восходит к слову «инкери», самоназванию народа ижора. А собственно «ижора» — это русифицированный вариант того же слова. Название «Ингерманландия» — шведский продукт. Интересно, что в этом топониме дважды повторяется корень «земля» (по-ижорски и по-шведски), а в петровском словосочетании «Ингерманландская губерния» повторение уже троекратное. На протяжении веков ижорское название нашей земли, переходя из одного языка к другому, каждый раз обрастало новыми деталями. Михаил БРАУДЗЕ: — Наш современник фольклорист и лютеранский пастор Арво Сурво трактует происхождение топонима «Ингрия — Инкери» так. Это слово можно перевести как «земля, ограниченная куполом неба». Вторая версия: «двор» на финно-угорских языках звучит как «инкери». Инкери и Ингрия — это разное произношение одного и того же слова. Адриан СЕЛИН: — Водская пятина — топоним, также связанный с одноименным народом. После присоединения Новгородской земли к Московскому государству основная часть ее территории была разделена на пять частей, которые назвали пятинами. Для каждой из них было подобрано имя, соотносившееся со знакомыми терминами предыдущей эпохи. Например, Деревская пятина (земля между Ловатью и Мстой) была связана с ойконимом «Дерева». Шелонская пятина была связана с ре¬кой Шелонь, протекавшей через ее середину, а Водская пятина связана с названием народности «водь». Эти административные единицы конца XV века в том или ином виде дожили до губернской реформы Екатерины II 1770-х годов. Константин ЖУКОВ: — Добавлю, что иногда встречающееся упоминание о делении на пятины новгородской земли еще в пору ее самостоятельного существования не соответствует действительности. Что касается шведского периода, то он оставил нам не только термин «Ингерманландия». Именно шведам наш край обязан появлением первого полноценного города, коим стал Ниен. Понятно, что и в новгородский период культура местного населения была более городской, чем сельской, поскольку ее стержнем были главным образом торговля и ремесло. Но в новгородские времена полноценного города с городским самоуправлением в наших краях все-таки не возникало. В шведском Ниене появилось то самое городское право, к которому большинство правоведов возводят все современные представления о демократии. Нынешняя демократия выросла из прав средневековых городов, один из которых находился на нашей земле. — Сейчас часто спорят, какой народ первым заселил невские земли. Обычно называют русских и финнов. Так как же было на самом деле? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Говорить о первенстве какого-то одного народа я бы не стал. Конечно, первыми поселенцами были финны, однако государственность возникла как сообщество представителей разных народов, но на базе славяно-русского этноса. С точки зрения торгового и экономического лидерства, Северо-Западу принадлежит выдающееся место в истории именно России. — Что можно сказать по результатам раскопок об этнических группах, которые здесь проживали? Петр СОРОКИН: — Длительное время считалось, что во времена Средневековья территория Приневья была мало обжита. В начале XX века в разных местах этой обширной территории было обнаружено несколько случайных находок — предметов финно-угорского облика: в основном украшения, несколько предметов вооружения. Если сравнить это с соседними территориями расселения води на Ижорском плато, корелы в северной части Карельского перешейка, веси в юго-восточном Приладожье, то мы видим там совершенно другую картину. Там известна достаточно высокая плотность памятников. Могильники, которые нам удалось исследовать в районе среднего течения реки Мги, показывают, что в Приневье, где жила ижора, тоже была высокая плотность расселения. Теперь мы знаем, какая была погребальная культура средневековой ижоры в Приневье, и понимаем, почему эти памятники плохо сохранились до наших дней. Это были родовые захоронения, которые делались прямо не поверхности, присыпались землей и обкладывались камнями. Они не похожи на древнерусские курганы, известные на соседних территориях. — Находятся ли следы пребывания здесь славян, германцев — параллельно с финнами? Петр СОРОКИН: — Могильники, о которых я говорил, относятся к XII — XIII векам. Финское племя ижора, скорее всего, проживало здесь и прежде, но культура у него была, вероятно, иная. Изменения в материальной культуре связаны как раз с древнерусским и со скандинавским влиянием. В захоронениях в районе Мги есть вещи древнерусского и скандинавского облика, что подтверждает контакты ижоры с этими народами. Что касается русского населения на этих территориях, то мне кажется, что оно осваивает их позднее. Могли быть какие-то форпосты, которые позволяли контролировать путь по Неве, но мы не знаем здесь крепостей до развитого Средневековья. Единственное городище было найдено как раз на Охтинском мысу. Это мысовое укрепление, существовавшее до основания Ландскроны. Скорее всего, это был сторожевой пункт, который не был постоянно заселен и использовался в периоды военных действий. В археологии такие укрепления называются «городище-убежище». Между Киевом и Новгородом — В 753 году или даже раньше возникла Ладога, которую сейчас называют первой столицей Руси. А как же Киев? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Мы видим, что зарождение государственности на Руси началось не с Киева, где были племенные вожди, а с севера, когда славянские и финские племена пригласили княжить Рюрика. Это приглашение было добровольным, мирным и вечевым (собрались вожди славянских и финских племен и решали, кого пригласить). Мы не будем зацикливаться на спорном вопросе, какой национальности был Рюрик: для того времени это было совершенно не важно. Главное, что он появился в нужное время и в нужном месте. Население этого времени не знало феодального гнета. Можно сказать, что Русь начиналась со свободы. Потом многое изменилось, начиная с XII. века возникли боярские землевладения. Потом развитие шло по разным «кольцам»: была Киевская Русь, и Ладога являлась ее частью. Напрасно говорят, что Ладога была «отсоединена» от массива славянского населения — наоборот, она была северными воротами, связывающими Русь со Скандинавией, Западом. Это своеобразные «серебряные ворота» — через них поступала огромная масса серебра. Мощное присутствие Ладоги во многом определяло развитие здешних мест. — На каком языке общались в Ладоге? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Изначально — на древнеславянском. Летописи уже начала XII века написаны на русском языке. Получается, что Русь — единственная страна в средневековой Европе, где исторические документы писались на родном языке. Так что нельзя представлять нашу страну VIII или IX веков как отсталую и неграмотную. Олег ИОАННИСЯН: — Приневье в те времена играло не самую главную роль: оно было вовлечено в эту орбиту, но находилось вдали от главной водной дороги, шедшей по Волхову. Роль Ладоги была намного значительней, так же как потом и Новгорода. Русь, если вы вспомните «Повесть временных лет», образовывалась из разных центров. В Приильменье новгородцы пришли — «словене пришли»: это единственное славянское племя, которое в отличие от полян, северян, кривичей и радимичей называлось своим именем. Потом — эпоха племенных союзов, воевавших между собой. Для миротворчества позвали Рюрика. Если за начало российской государственности брать утверждение Рюриковичей, то все начинается с Ладоги. Но окончательно государство формируется, когда первой столицей стал даже не Новгород, а Киев. Именно к этому моменту племенные союзы и их аморфное объединение перерастают в государство. Именно тогда и возникает необходимость принятия единой религии. Князь Владимир сперва пытается объединить языческие пантеоны, но в итоге принимает христианство. Великий Новгород становится вторым городом Руси — именно туда переезжает старший сын киевского князя. А между Киевом и Новгородом была огромная неосвоенная территория, заселенная разными племенами. — И тут на историческую сцену выходит Залесье, которое через несколько веков погубит Новгородскую Русь... Олег ИОАННИСЯН: — Эта была другая Русь — Залесская. Недостаточно освоенная в государственном плане территория, ставшая позже ядром уже российской государственности. Это Владимирское княжество, потом Московское. И Юрий Долгорукий, основатель Москвы, сидя в Киеве (почему и Долгорукий), руки-то тянет к своей столице. Другие князья видят, что Киев теряет столичное значение, и стремятся укрепить свои центры. Даже волынские князья не идут в Киев. Уже в XII веке расцветает феодальная раздробленность. В это время, безусловно, процесс нужно оценивать со знаком плюс, ведь появление новых центров власти дало старт развитию городской культуры на Руси. Что объединяло древнерусскую культуру? Одна вера, один язык и одна династия — то, чего не было в раздробленных государствах Европы. Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — До монгольского нашествия русские земли, включая Северо-Запад, развивались очень энергично, строились каменные храмы, осваивались новые площади для земледелия. Международная торговля немного сошла на нет, зато процветала внутренняя. Развитие Северо-Запада нисколько не умаляет развитие ни центральных земель Руси, ни западных, ни Киевской земли. Они все развивались в одном темпе, и это было очень сходно с тем, что развивалось в Западной Европе. — В чем отличие исторических путей, по которым после XII века шли Русь Новгородская и Залесская? Олег ИОАННИСЯН: — В XII веке начинают утверждаться залесские города, каждый со своими амбициями. Именно туда князья пытаются перетянуть центр: Андрей Боголюбский даже свою митрополию там хотел утвердить. Владимир становится прямым соперником Киева. Для того чтобы с Киевом окончательно покончить, Андрей Боголюбский его захватывает, сжигает и сам туда в отличие от отца не идет — сажает захудалого родственника. Новгород в 1136 году изгоняет князя, наместника далекой Киевской земли, и развивается по абсолютно европейскому пути. То же происходит в это время и в Италии — противостояние городов Фридриху Барбароссе. Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Если бы не монгольское нашествие, то мы жили бы в стране, напоминающей современные Швецию или Финляндию. Нашествие разрезало наши территории, подорвало экономику, установило азиатские правила игры в политике на долгие годы. Однако Северо-Запад захватчики оставили неприкосновенным — и новгородскую, и псковскую земли. Гнет они, конечно, испытывали, снизилось каменное строительство. Но в этих местах, несмотря на последующие войны и смуту, жизнь продолжалась непрерывно. Поэтому мы с полным правом являемся наследниками первых веков русской истории. Погранпост без границы — Обратим взор на невские земли. Что происходило здесь до появления Петербурга? Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — Города, такие как Ладога и «пред-Новгород», были лидерами активного культурного движения. Маленький штрих к портрету местного горожанина той эпохи. Во время раскопок в Ладоге мы убедились, что социальный облик захоронений во многом остался загадочным. Но совершенно ясно: они относятся к первым поколениям людей, населявших ладожские места, и они выглядят социально усредненными. Идем дальше. В Ладоге мы раскопали серию более или менее похожих домов. Но нет боярских усадеб, нет частоколов. Такого свидетельства социального расслоения, как потом было в Новгороде начиная с XI века, в Ладоге не наблюдалось. Несомненно, что в этих домах жили купцы, ремесленники, но в целом здесь был строй вольнолюбивых горожан, которые определяли строй того времени. Ладожский строй — это были более или менее свободные люди, на которых незаметна печать феодальной угнетенности. Нас учили в школе, что были феодалы, угнетавшие крестьян, — ничего этого мы не видим в действительности. В Новгородской летописи даже сказано: «Первые князья не стяжали богатства, а блюли русскую землю. А жены их ходили не в золотых обручах, а в серебряных». Адриан СЕЛИН: — Когда мы говорим о том, что не было в наших краях города до появления Ниена, то нужно понять, что для нас является городом. В XVI столетии, после присоединения Новгорода к Москве, мы можем фиксировать в Новгородской земле рост урбанизма. Это Новгород подавлял все локальное развитие, действительно забирая на себя все ресурсы и строя ростовщическо-торговый капитал, связанный с экспортом сырья. Московская власть, какой бы неприятной она нам ни казалась, стала вкладываться в небольшие города Новгородской земли. Про первую половину XVI столетия мы знаем довольно плохо, но этот процесс достиг несомненных успехов в самом конце XVI века при Федоре Ивановиче и Борисе Федоровиче Годуновых. В 90-х годах XVI века наблюдался масштабный рост значения таких городов, как Корела, Ивангород, Орешек, Ладога. К сожалению, по Орешку и Ладоге мало источников. Но по Кореле и Ивангороду можно точно сказать, что это растущие города на рубеже XVI — XVII веков. Я бы в этом ключе рассматривал и то, что говорил здесь Петр Егорович, — о возникновении в невском устье тенденций к градообразованию, которые проявлялись в неаграрном облике этих поселений. Петр СОРОКИН: — Впервые территория современного Петербурга упоминается в летописях в связи с Невской битвой 1240 года в устье Ижоры и со строительством крепости Ландскрона в 1300 году. В документах подробно описано, что сюда пришел шведский флот во главе с Торгильсом Кнутссоном и они построили в устье Охты мощную крепость. Но уже в 1301 году войска Андрея Александровича, сына Александра Невского, разрушили её. Однако она сохранилась в гораздо лучшем виде, чем предполагалось: мы обнаружили крепостные укрепления — оборонительные рвы и центральную платформу на огромной площади — более 35 тыс. кв. м. Ранее никто не ожидал, что после 200-летнего существования на этой территории Охтинской верфи и «Петрозавода» всё это могло сохраниться. Ландскрона была большой регулярной крепостью, причём она значительно отличалась от тех, что строились шведами в это время на территории нынешней Финляндии (Абоский замок и Выборгская крепость). Ландскрона была деревянной, но я думаю, что в перспективе там предполагалось строительство каменной крепости. Если Старая Ладога и Новгород были первоначальными центрами Северо-Запада, то Приневье всегда считалось дальней и малообжитой частью этой территории. Однако, как только возникла опасность утраты Приневья, принадлежащего Новгороду, сюда сразу же приходили великокняжеские войска. Это случалось не один раз: Александр Невский — в 1240 году, Андрей Александрович — в 1301 году, далее Юрий Данилович, основавший в 1323 году крепость Орешек. Борьба за сохранение выхода Руси к Балтийскому морю продолжалась до начала XVII века, когда эта территория отошла к Швеции. — Четыреста лет назад на территории современного Петербурга возник первый «настоящий» город — Ниен. Его можно считать предтечей северной столицы? Петр СОРОКИН: — Ниен возник не на пустом месте. Освоение устья реки Охты начинается с мысового городища, продолжается Ландскроной, а впоследствии русскими поселениями. Сначала здесь было Сельцо в устье Охты из 18 дворов, которое упоминается в писцовой книге Водской пятины 1500 года. Это один из самых крупных населенных пунктов на территории будущего Петербурга. О том, сколько в нем жили человек, можно говорить только предположительно — около сотни. Такие поселения можно сосчитать по пальцам одной руки, здесь жили земледельцы, торговые люди. В конце XVI века на Охте возникло торговое поселение Невское устье, это уже протогородской зарождающийся центр — здесь были гостиный двор, сюда приходили торговые суда из Европы, существовала таможня. Окончательно превратиться в город ему помешали войны со Швецией и опричнина. Инфраструктура, которая предстает нам на территории современного Петербурга по шведским картам XVII века (система расселения, населенные пункты, земельные угодья, дороги), в основном складывается в предшествующий русский период, то есть в XV — XVI веках. В XVII веке единственным крупным изменением становится основание в 1611 году крепости Ниеншанц. Первоначально она была очень небольшой дерево-земляной крепостью, самое интересное — прямоугольной конфигурации, что не очень характерно для того времени. Это было нечто, напоминающее небольшие русские остроги или форты, которые устраивали американские колонисты. Вскоре после этого, в 1618 году, рядом с Ниеншанцем упоминается поселение, а в 1632 году, по распоряжению шведского короля Густава II Адольфа, ему были даны первые городские права. Однако полные городские права Ниен получает только в 1642 году от королевы Кристины. В 1656 году ладожский воевода Петр Потемкин захватил и разрушил Ниеншанц, сжег Ниен. Однако территория остается за Швецией, город был восстановлен и развивался на протяжении всей второй половины XVII века. По оценкам историка Игоря Шаскольского, население его составляло около двух тысяч человек. Шведы хотели здесь закрепиться. По шведским документам прослеживается мысль о создании из Невы оборонительного рубежа. Это был естественный мощный географический оборонительный рубеж, к которому шведы всегда стремились. Адриан СЕЛИН: — При этом Нева никогда формально не была границей! Вот такой парадокс. Петр СОРОКИН: — В Смутное время, когда сложились благоприятные для Швеции обстоятельства, она захватила более обширные территории, так что Нева осталась в их глубине. По Столбовскому миру 1617 года, шведская провинция Ингерманландия расширилась до реки Лавы. Продолжение следует...
иван: Под натиском пращуров (Продолжение) Королевское наследство — Вспомним, что в XVII веке Швеция была образцовой монархией, без крепостного права, с городскими уложениями и прочими свободами. Бытует термин «золотые шведские времена» в отношении земель, которые попали под власть скандинавской короны, — это значило оказаться в цивилизованной среде. Так ли это? Константин ЖУКОВ: — Это и так, и не так. Швеция действительно была передовым государством того времени, но этот период называется временем «шведского великодержавия». Империя пухла как на дрожжах, стремясь превратить Балтийское море в свое внутреннее озеро. При этом та культура, которая господствовала в центральной Швеции, распространялась и на окраины. Но отношение к ним со стороны Стокгольма было несколько отстраненное. В какой-то степени шведы воспринимали эти земли как свои колонии. Адриан СЕЛИН: — Когда мы говорим о шведской власти XVII столетия, надо понимать — она разная. Одно дело — шведское королевство при Густаве II Адольфе, другое дело при Кристине и совершенно иначе — при Карле X и Карле XI. Это совсем разное отношение, в частности, к православному населению части шведского королевства и к состоянию самого государства. Мы в целом говорим об эпохе XVII века как о шведском великодержавии, но на самом деле это время упадка экономики, метрополии и ее отдаленных губерний. Военный инженер Эрик Дальберг обозрел все шведские крепости незадолго до Северной войны и фиксировал огромный упадок внутренних областей Швеции. Скажу высокопарно: шведское великодержавие лежало огромным бременем на народах королевства. Константин ЖУКОВ: — Не так давно на праздновании очередного юбилея Полтавской битвы шведский представитель, который присутствовал на торжествах, сказал, что шведы должны быть благодарны Петру за то, что он лишил Швецию ее великодержавных амбиций. Так что нынешние шведы спокойно относятся к тому, что эти территории сегодня не под их властью, и не очень любят Карла XII... — А как шведы относились к русским, оставшимся жить в Ингерманландии? Адриан СЕЛИН: — Те новгородские служивые люди, которые присягнули Густаву II Адольфу и остались на службе у шведских королей, быстро интегрировались в шведское общество и к третьему поколению не сохраняли православной идентичности. Крестьянское население значимых областей (а там были не только ижора и водь, но и русское население на юге нынешнего Гатчинского района — например, Зарецкий погост) сохраняло православную идентичность достаточно долго. Политические игры элиты не играли здесь роли. У шведов был план обособления православной территории Ингерманландии от власти Москвы. Они хотели назначить сюда особого архиерея, подчиненного Константинопольскому патриархату. Это означало бы, что данная территория окончательно выводилась из-под влияния московского государства. Не получилось, не договорились. Когда в Ингерманландию приехал лютеранский миссионер Иоанн Гезелиус, началась активная лютеранизация местного населения. XVII век в Европе — время утверждения принципа «чье государство, того и вера». Должен быть один народ, одна нация, одна религия. На этом фоне русские Ингерманландии испытывают воздействие религиозного раскола внутри православия. Неподвластная московским государям шведская провинция становится местом, куда бегут религиозные диссиденты. У попа, который сюда бежал, не спрашивали, никонианин он или нет. Поп? Поп! Значит, можешь крестить, венчать, отпевать. При этом к 1703 году на территории Ингерманландии сохранялось только 8% православного крестьянского населения и священнослужителей. Константин ЖУКОВ: — Шведы понимали, что если они будут насильственным образом насаждать лютеранство, то православные просто побегут из Ингрии. На переговорах в деревне Столбово этот вопрос поднимала не русская, а шведская сторона. Шведы обещали, что они сохранят здесь православие и не будут угнетать православных. Русские этот пункт не стремились включить в Столбовский договор, потому что, с точки зрения московской идеологии, православный должен быть под своим царем... Адриан СЕЛИН: — И должен был уйти из Ингерманландии! Константин ЖУКОВ: — Конечно, русская сторона делала все для того, чтобы православные перебегали из Швеции в Россию. Так, например, возникли тверские и тихвинские карелы. Местные православные, которые оставались на шведской территории, в течение всего XVII века настоятельно требовали от новгородского митрополита, чтобы сюда присылали священников, помогли в освящении церквей, присылали необходимые литургические принадлежности. Но московская сторона это не сделала. Олег ИОАННИСЯН: — Вот почти анекдотическая история, зафиксированная историческими документами XVII века: судебный процесс в Швеции по поводу дел церковных. Шведы построили для русского населения Ивангорода деревянную церковь на посаде. И все было хорошо, пока естественным образом не умер священник. То есть осталась церковь, а ходить не к кому. И тогда русские жители Ивангорода собрались всем миром и пошли к шведскому пастору с просьбой быть и их священником. Он согласился, и после службы в каменной лютеранской церкви собирал русских прихожан в деревянной православной. Судили этого пастора не за вероотступничество, а потому, что доходы от служб в православной церкви не шли в Стокгольм. — Еще одно шведское наследство ингерманландские финны. Новый этнос, возникший из переселенцев, но сформировавший собственную идентичность и язык. Как это произошло? Константин ЖУКОВ: — Как впоследствии Екатерина II приглашала в наши края немцев, так и шведы стремились заселить опустевшие по разным причинам невские земли. Причем не только финнами — они и немцев сначала приглашали. И потом, представление о том, что финны-ингерманландцы — исключительно переселенцы, не совсем точно. Определяющим этническим фактором в то время была вера. Те ижоры и вожане, которые приняли лютеранство, автоматически переставали быть ижорами и вожанами и становились ингерманландскими финнами. Так что современный финно-ингерманландский этнос корнями восходит ко всем трем народностям — ижорам, води и финским переселенцам савакотам (из финской провинции Саво) и эвремейсам (из местности Яуряпяя, что на Карельском перешейке). Михаил БРАУДЗЕ: — Ингерманландские финны не единственный прецедент формирования на территории России западного субэтноса со своим языком и культурой. Были немцы, которые жили в наших краях еще со шведских времен. Есть сведения, что церковь в Молосковицах построили не шведы, а немцы. Евгений БАЛАШОВ: — Тем не менее пожилые жители нашего города еще помнят довоенные времена, когда на улицах Ленинграда (а в особенности — в пригородах) часто говорили по-фински. Однако город начиная с 1930-х годов стал терять свою «финскость». Плюс это или минус? Смотря для кого. Для сторонников культурной глобализации и космополитов это, наверное, положительный фактор. Но для субкультуры нашего края это огромная потеря. Ведь исчезло своеобразие региона, выражавшееся главным образом в языковой традиции. Последний шаг в этом направлении идейными наследниками Термидорианского переворота был сделан в 1948 году, когда была уничтожена исторически сложившаяся топонимика Карельского перешейка. К сожалению, в настоящее время мало кто понимает, что это была поистине национальная трагедия. Ниен наших дней — Выходит, Петр Великий основал свою столицу не на пустом месте? Петр СОРОКИН: — Первоначально Петр и вовсе собирался остаться в Ниеншанце, переименованном им в Шлотбург. И только через несколько дней на военном совете было принято решение строить новую крепость ближе к устью Невы. Причем эта идея первой пришла не к русскому военному командованию: еще шведский фортификатор Эрик Дальберг в XVII веке предлагал переместить крепость ближе к устью Невы. Шведы считали, что мыс, на котором находится Ниеншанц, слишком мал для возведения мощной крепости. Заячий остров (который на самом деле к зайцам никакого отношения не имел — это ошибка в переводе) был больше и современный Кронверкский канал в петровские времена был куда более широкой протокой. Если не брать в расчет наводнения, с которыми Петру пришлось столкнуться в первые же годы, Заячий остров был более удобным местом для строительства большой крепости. Адриан СЕЛИН: — Ниен не был первым городом в наших краях. Обратим внимание на пристань в невском устье и возникшую там таможенную точку. Хотя, конечно, говорить о городском самоуправлении в европейском смысле этого слова здесь не приходится до тех пор, пока эта территория не стала частью западноевропейского мира в XVII столетии. Иногда студентам задаешь вопрос: когда на территории Петербурга стал действовать первый закон об охране памятников? Ответ: в 1686 году, когда такой закон был издан на территории Швеции. То есть Северной Пальмиры еще нет, а закон об охране памятников уже есть. — Остались ли сегодня какие-то следы от города Ниена? Петр СОРОКИН: — Планировка Ниена на современной Охте не сохранилась — она была принципиально иной. Шведский город был выстроен вдоль реки Охты, а планировка охтинских селений, возникших в конце царствования Петра Великого и заложивших основу современной Охты, была сориентирована вдоль реки Невы. Археологические следы города Ниена, конечно, сохраняются, причем местами очень хорошо. В 1999 году мы обнаружили остатки немецкой церкви этого города и окружавшее ее кладбище. В 2007 году рядом с этим местом на Конторской улице нам удалось приостановить строительство бизнес-центра и про вести охранные раскопки. Здесь был заложен единственный большой раскоп на территории Ниена. Был вскрыт участок городской территории с прекрасно сохранившейся деревянной застройкой XVII в. и той самой ориентировкой, которая прослеживается по шведским картам. Зафиксированы два яруса застройки этой территории. Сохранились остатки домов с печами и дренажными системами первой и второй половины XVII в. Найдены деревянные настилы и мостовые. Я думаю, что это сохранилось и на других, соседних, территориях, только, к сожалению, не все они попадают в охранную зону и на них сложнее организовать исследования. Охта ведь до середины XX века была деревянной, и фактически больших повреждений культурного слоя здесь не было за исключением погребов, которые опускались в нижележащие слои. В отличие от территории Ниеншанца, где культурные слои и сооружения опускаются в глубину до пяти метров, в Ниене все находится на глубине полутора-двух метров. Анатолий КИРПИЧНИКОВ: — И все же утверждение, что у нас городское устройство стало развиваться с приходом шведов, не совсем корректно. Этот процесс более древний и своеобразный: в наших краях до этого не было магистратов, но горожане как организованная сила упоминаются в летописях с XII века повсюду. Всем прекрасно известно, что за этим стояли уже организованные «концы», по-нашему — районы. Они базировались на приходских храмах, которые были одновременно и административными, и духовными центрами. Даже в культурном слое IX века мы нашли в Старой Ладоге свидетельства о землеустройстве: речь шла о том, что владетель Ладоги пригласил поселенцев и выделил им определенные участки. Мы до сих пор мало об этом знаем, у нас нет глубоких сведений. Адриан СЕЛИН: — Если говорить о неизбежности появления большого центра в устье Невы, то идея построить здесь город была очевидна многим задолго до основания Петербурга и даже до возникновения Ниена. В 1616 году, на четвертый год царствования Михаила Федоровича, в Посольском приказе допрашивали новгородцев, и никто не знал, за какую территорию идет спор со Швецией. У новгородцев спрашивали: а что такое Ивангород, Корела, Копорье? И вот один новгородец очень подробно рассказывал: «Ивангород торгом силен, а уездом мал», «Копорье уездом силен, а городом мал». Но только мы поставим город в невском устье, и весь ивангородский торг пропадет. Ивангород — это военная точка, он не смог стать портом, альтернативой Нарве. Но Ивангород все-таки не торговый город. Он был ничтожен с точки зрения портовых условий. А вот порт с таможней, что фиксируется с 1611 по 1618 годы (есть таможенные книги), в невском устье это логично. Однако потом Петербург все затмил, и мы вообще не представляем себе эту землю без Северной Пальмиры. Петр СОРОКИН: — Нашему городу необходим Археологический музей, который мог бы хранить древние находки и проводить необходимые исследования в Петербурге. Лучшего места, чем Охтинский мыс, для него трудно придумать. Здесь сохраняются чудом уцелевшие реальные свидетельства 7-тысячелетней истории Приневья — неолитические стоянки и остатки трех древних крепостей. Их можно было бы показывать жителями гостям города наряду с Петропавловской крепостью и Орешком как центр древней поселенческой агломерации Приневья. Сейчас существует уникальный шанс сохранить все это богатство. Подготовили Александр ВЕРТЯЧИХ, Сергей ГЛЕЗЕРОВ «Санкт-Петербургские ведомости» 24 мая 2013 года
иван: Российская империя: последние дни Хроника и топография событий 03.03.2017 Андрей Румянцев | Рубрика Наследие Гости города, да зачастую и петербуржцы, не задумываются, что свое революционное название площадь Восстания получила в честь событий не октября, а февраля 1917 года. Именно тогда эта площадь, в ту пору Знаменская, стала одним из очагов выступлений и местом столкновений революционно настроенных толп и правительственных войск. Какова же вообще топография событий Февральской революции? Если Смольный был штабом Октябрьской революции, то где был штаб Февральской? И был ли он вообще?.. «Искра» будущего восстания вспыхнула на окраинах - сначала на Путиловском заводе, где началась забастовка рабочих, требующих повышения зарплаты. Потом случился «бабий бунт» на Выборгской стороне, поднятый работницами ткацких фабрик, которым платили минимальное жалованье. К бастующим подключились женщины и подростки, стоявшие в многочасовых очередях за хлебом. К толпе демонстрантов присоединялись рабочие многих заводов. С Выборгской стороны толпы прорвались на Петроградскую сторону и заняли Троицкую площадь. Конные и пешие городовые разгоняли демонстрации. В ответ рабочие останавливали трамваи, громили булочные и избивали полицейских... В результате 24 февраля правительство фактически утратило контроль над Выборгской стороной. К ней присоединился Лесной участок, где активную роль играли студенты Лесного и Политехнического институтов. Прорваться через мосты в центр города восставшие не смогли: их остановили полицейские кордоны. Тогда часть людей просочились по льду Невы. Новым местом брожения стал Невский проспект. Туда стекались и «мятежники» из-за Нарвской и Невской застав. У Казанского собора и на Знаменской площади собрались стихийные митинги. Среди демонстрантов было много женщин, подростков-чернорабочих и учащейся молодежи. На помощь полиции были направлены воинские части, но солдаты и казаки либо уклонялись от выполнения приказов, либо исполняли их весьма неохотно. 25 февраля, когда началась всеобщая стачка с политическими лозунгами «Долой войну!», «Долой самодержавие!», основные события революции разворачивались уже в центре города. Стычки бунтующих толп с полицией происходили на Литейном проспекте и Знаменской площади, где состоялся митинг рабочих всего Петрограда. Там казаки зарубили пристава Крылова, пытавшегося отнять у рабочих красное знамя. В помощь частям Петроградского гарнизона и донским казакам были отправлены эскадроны 9-го запасного и гвардейского запасного кавалерийских полков и сотня лейб-гвардии сводного Казачьего полка. Казалось, наступил перелом: к утру 26 февраля верные правительству войска очистили центр города от бунтовщиков. Начались аресты представителей революционных организаций, всего были схвачены около ста человек. Днем в центре столицы воинские части вновь стреляли в демонстрантов, не менее сотни были убиты и около тысячи ранены. Власти посчитали, что теперь беспорядки пойдут на спад. Этим, по-видимому, руководствовался и Николай II, подписавший указ о роспуске Государственной думы. Однако Дума указу не подчинилась, и 27 февраля ее старейшины призвали депутатов оставаться на местах. Ключевым моментом стал бунт запасных частей, находившихся в Литейной части. На Шпалерной, Фурштатской, Кирочной и других улицах располагались казармы гвардейских полков, саперные части, Броневой дивизион... Утром 27 февраля запасные батальоны сначала Волынского, затем Преображенского, Литовского и Кексгольмского полков общей численностью не менее 25 тыс. человек примкнули к рабочим. Восставшие захватили арсенал на кронверке и Главное артиллерийское управление, овладев имевшимся там оружием. Но главный поток направился на Выборгскую сторону, открыв ворота «Крестов». Таким же образом были разгромлены Дом предварительного заключения на Шпалерной и Литовский замок у Театральной площади, где располагалась женская тюрьма. На свободу были выпущены не только политзаключенные, но и уголовники, терроризировавшие потом Петроград. Очагами ненавистного царского режима, которые подверглись разгрому, были департамент полиции (наб. р. Фонтанки, 16), и Уголовный департамент Судебной палаты и Окружной суд на Литейном пр., 4 (ныне на этом месте - «Большой дом»). Толпа подожгла здание суда, а солдаты, выставив караул, прогнали пожарную команду. Часть документов со списками сотрудников учреждений была уничтожена самими служащими из-за опасений расправы, остальные - восставшими как «подозрительные документы» или компромат. Вскоре на сторону революции перешел и гарнизон Петропавловской крепости. Днем 27 февраля центром революции стал Таврический дворец. Сюда стекались толпы людей. «Повсюду к войскам присоединялись гражданские, - вспоминал Александр Керенский, оказавшийся в эпицентре событий в Таврическом дворце. - От окраин к центру города двигались огромные толпы рабочих, во многих районах шла яростная перестрелка». Восставшие организовали охрану помещений Думы, заняли почту и телеграф в Таврическом дворце, поставили часовых. На волне революции старейшины парламента во главе с ее председателем М. В. Родзянко сформировали Временный комитет Государственной думы. По воспоминаниям Керенского, комитет «был вынужден взять на себя функции исполнительной власти. Мы чувствовали себя в положении генерального штаба ведущей военные действия армии: мы не видели поля боя, но из донесений, телефонных сообщений и рассказов очевидцев имели полное представление о том, что там происходит... Вокруг царило возбуждение, порой граничащее с истерией». Кстати, в том же Таврическом дворце разместился и совет рабочих депутатов, созданный представителями рабочих, солдат и общественных деятелей. В течение нескольких дней власти в городе фактически не было. Восставшие громили полицейские участки и ловили городовых и жандармов. По воспоминаниям участников тех событий, полицейские стреляли по демонстрантам с колоколен церквей и соборов. Лев Успенский, в ту пору гимназист, а потом известный писатель, вспоминал о ситуации с церковью Св. Мирония за Царскосельским вокзалом: «Мы с четверть часа стреляли по колокольне - она, черная, длинная, жутко рисовалась на алом закате, - потом пошли на штурм церкви. Я не уверен сейчас, но как будто наверху уже никого не оказалось; однако пулеметные ленты и круглую зимнюю шапку городового мы нашли у колокола...». Последним пристанищем старого режима стало Адмиралтейство, где находилось Морское министерство. Вечером 27 февраля морской министр И. К. Григорович убедил оставшиеся верными престолу войска покинуть помещения во избежание кровопролития. Небольшая группа офицеров пытались укрыться в Зимнем дворце, но вскоре растаяла и она. Как известно, 2 марта 1917 года Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила - произошло это во Пскове. А на следующий день в Петрограде случилось еще одно ключевое событие: на квартире князя П. П. Путятина на Большой Миллионной ул., 12, великий князь Михаил также отрекся от престола, передав власть до Учредительного собрания Временному правительству. Наконец, по постановлению Временного правительства, 7 марта в Александровском дворце Царского Села была арестована императорская семья. Писательница А. В. Тыркова в своем дневнике с восторгом отмечала, что жителей города охватило всеобщее одухотворение: «Исчезли все социальные и сословные отличия, а толпа ни разу не была оскорбительна». Все ликовали в ожидании грядущих перемен. http://spbvedomosti.ru/news/nasledie/rossiyskaya_imperiya_poslednie_nbsp_dni/
иван: Февральская революция. Точка невозврата Февраль 1917 года поставил крест на существовании Российской империи 01.03.2017 Рубрика Наследие http://spbvedomosti.ru/news/nasledie/tochka_nevozvrata/ Сто лет назад, 23 февраля (8 марта по новому стилю), в Петрограде начались беспорядки, спустя несколько дней приведшие к падению самодержавия. В историю эти события вошли как Февральская революция. Они вызвали к жизни огромное количество мифов, хотя в воспоминаниях современников все расписано буквально по дням и часам. Не случайно историки, собравшиеся за круглым столом в редакции нашей газеты, так часто обращались к первоисточникам. В дискуссии приняли участие доктора исторических наук Владлен ИЗМОЗИК, профессор СПб госуниверситета телекоммуникаций им. М. А. Бонч-Бруевича; Владимир КАЛАШНИКОВ, профессор СПб государственного электротехнического университета «ЛЭТИ»; Борис КОЛОНИЦКИЙ, профессор Европейского университета в Петербурге, ведущий научный сотрудник СПб Института истории РАН и доктор философских наук Александр КАЗИН, исполняющий обязанности директора Российского института истории искусств. Пророчество Дурново - Оценки того, что произошло в феврале 1917 года, порой диаметрально противоположны. Одни считают, что до революции Россия процветала и вдруг всему этому благоденствию пришел конец. Винят кого угодно - «масонов», «либералов», «темные силы»... Другие ищут след иностранного заговора. Мол, во всем виновата заграница. А третьи отмечают, что стремительное падение монархии стало неожиданностью даже для тех, кто многие годы с нею боролся. Что скажете? Калашников: 6Калашников_С.jpg- У Февральской революции была длинная предыстория. Исследователи, занимающиеся аграрной историей, считают рубежным 1902 год. Именно тогда, по их мнению, в России началась крестьянская революция. И закончилась она только в 1921 году, с введением большевиками нэпа. В 1902 году по двум губерниям - Полтавской и Харьковской - прокатились крестьянские бунты: более ста помещичьих имений было разгромлено. Есть записка жандармского управления с анализом причин. В 1861 году при отмене крепостного права крестьянам на каждую семью дали четыре гектара земли. Происходит рост населения - и к 1902 году на семью оставался гектар или даже меньше. Как жить? Приходилось арендовать землю у крупного собственника: за каждый арендованный гектар крестьяне обрабатывали три. В 1901 году произошел неурожай, следствием стал голод весной следующего года... А рядом - помещичьи склады, забитые зерном. Россия ведь тогда экспортировала 10 миллионов тонн зерна в год. Собравшись на сход, крестьяне всей общиной принимали решение - идти и брать это зерно. Власти в ответ послали войска. Более тысячи человек были арестованы, восемьсот посажены, среди них много старост крестьянских общин. Летом - осенью волнения охватили Кубань и Поволжье. В 1902 году было 365 случаев привлечения армии для подавления народных волнений. В следующем году - 322 случая: треть всей пехоты и две трети кавалерии, расположенных в европейской России, были задействованы в ликвидации беспорядков. Это был громкий звонок для власти. И что она сделала? Ничего. А осенью 1905 года в европейской части России уже горело полторы тысячи помещичьих усадеб. За время первой русской революции 1905 - 1907 годов была сожжена почти каждая десятая усадьба (более 6 тыс. имений). По сути, в стране с 1902 года шла малая локальная крестьянская война. Столыпинская реформа ситуацию лишь усугубила. Волнения затихли только с началом Первой мировой войны. Но это было затишье перед бурей. Измозик: 6Измозик_С.jpg- Конечно, Россия начала прошлого века - страна аграрная, крестьянская. Но позволю себе напомнить и о размахе в то время рабочего движения. И что важно: кроме экономических требований во всех крупных забастовках впервые присутствует потрясающий, на мой взгляд, пункт - требование обращения к рабочим на «вы». То есть речь идет не только о заработной плате, условиях труда. Рабочие требовали уважения к себе! Яркий пример: забастовка в Петербурге на заводе «Новый Лесснер» в 1912 году. Началась она с того, что на чердаке цеха повесился 17-летний мальчик, оставив записку: мол, мастер обвинил его в воровстве, он не виновен, но не знает, как себя оправдать... Что дальше происходит? Рабочие требуют убрать этого мастера, отличавшегося хамством и грубостью, администрация отказывается, и завод встает. То есть забастовка начинается не с экономических требований, а с морально-этических. Присоединились другие заводы, стачка продолжалась более ста дней... Колоницкий: 6Колоницкий_С.jpg- А более близкие к 1917 году события?.. В 1915-м случилось восстание на линейном корабле «Гангут». В советской историографии оно изображалось как результат большевистской пропаганды, что было не совсем так. Это была «буза» матросов, вызванная плохим питанием и конфликтом с офицерами немецкого происхождения. В 1916 году заполыхал огромный кусок Российской империи: произошло восстание в Средней Азии и Казахстане. Это была борьба мусульман против призыва в армию. В царской России их в армию не брали (исключение составляли башкиры и татары), а тут власти нарушили традицию и - получили конфликт. Вообще, на мой взгляд, очень сложно и опасно, говоря о революции, привязываться к какой-то определенной дате. Надо говорить о процессе. Страна входила в революционное состояние постепенно, но очень глубоко. Измозик: - Мы не случайно в ходе дискуссии вспоминаем Первую мировую войну. Мне представляется, что если бы не она, то, возможно, при всех социальных бурях Россия избежала бы крушения монархии. На мой взгляд, Первая мировая стоит в ряду внешнеполитических авантюр, исходивших с самого верха. Против них выступали многие выдающиеся государственные деятели начала ХХ века. Премьер-министр Сергей Витте был против военного столкновения с Японией, которое обернулось первой русской революцией. Премьер-министр Петр Столыпин в 1908 году, когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину и надо было как-то на это реагировать, настоял на том, чтобы Россия ограничилась только словесными протестами. Он подчеркивал, что война неминуемо приведет к революции. Отсюда знаменитое заявление Столыпина: мол, дайте России двадцать лет покоя, когда можно будет сосредоточиться на решении внутренних проблем. И здесь я хочу напомнить удивительную пророческую записку Петра Николаевича Дурново, который в начале 1890-х годов был директором департамента полиции, а во время первой русской революции - министром внутренних дел. Уж он-то прекрасно знал, что делается в стране. И в своей записке, адресованной Николаю II в феврале 1914 года, предупреждал его, что война неизбежно вызовет революцию... Калашников: - Важно отметить, что Дурново написал эту записку сразу после того, как Николай II отправил в отставку премьера Коковцова, который и в 1912-м, и 1913 годах удерживал царя от решения начать войну с Турцией за Босфор и Дарданеллы. За Турцией стояла Германия. Дурново сразу понял смысл отставки Коковцова и в ужасе пишет это письмо императору: воевать нельзя, остановитесь! Измозик: - Вот основные тезисы Дурново: «Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на долю России. Будущая война будет протекать в невиданных размерах. Военные запасы России недостаточны... Война потребует расходов, превышающих финансовые ресурсы России». Насчет планов присоединения Галиции: «Опасность разрастания украинского движения, которое содержит несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров». В социальном отношении: «Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужой землей, рабочий - о передаче ему всего капитала и прибыли фабрикантов. И стоит только широко кинуть эти лозунги населению, Россия несомненно будет ввергнута в анархию. Война с Германией создаст исключительно благоприятные условия для такой агитации. В случае неудач законодательные учреждения, лишенные действительного авторитета в глазах народа, оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». И главный, пожалуй, тезис: «Любая революция в России будет социальной». Посмотрите: каждый тезис, по сути, оправдался... Калашников: - Здесь был упомянут еще и заграничный, в частности британский, след в событиях февраля 1917 года. Сошлюсь на свидетельство начальника петроградского охранного отделения Константина Глобачева: «Говорят, будто бы Англия помогала нашему революционному центру в государственном перевороте при посредстве своего посла сэра Дж. Бьюкенена. Я утверждаю, что за все время войны ни Бьюкенен и никто из английских подданных никакого активного участия ни в нашем революционном движении, ни в самом перевороте не принимали». Еще одно свидетельство: британский премьер Ллойд Джордж получает телеграмму от Бьюкенена о том, что в России происходит революция. Реакция Ллойд Джорджа: «Отныне они для нас бесполезны в этой войне!». Лидеры Антанты прекрасно понимали: если в России будет революция, то она выйдет из войны. Антанта этого не хотела. Колоницкий: - Действительно, сегодня весьма популярна конспирологическая версия, будто бы события февраля 1917 года были результатом заговора - то ли английского, то ли германского... На самом деле - да, каждая из этих стран пыталась «вкладывать» деньги в Россию, надеясь повлиять в нужном русле на происходившее. Германия поддерживала русских революционеров и национальных активистов, а британские дипломаты и офицеры укрепляли связи с русской либеральной оппозицией. Другое дело, как «взвесить» эти деньги: насколько они реально подействовали на события в России? Мне представляется, что они не были решающими. Ведь иные попытки «революционизирования» не закончились успехом, хотя в них вкладывали значительные ресурсы. Измозик: - И, наконец, нередко даже из уст авторитетных историков можно услышать, будто бы события февраля 1917 года произошли совершенно внезапно. Причем якобы даже для Ленина, грезившего революцией, они стали совершенной неожиданностью... Да ничего подобного! Просто вырывают из контекста слова Ленина из его доклада перед швейцарскими социалистами о революции 1905 года: «Мы старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». Естественно, подразумевалась мировая революция, которую Ленин рассматривал как достаточно длительный процесс. Между тем в упомянутом докладе Ленин прямо отмечал: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией. ...ближайшие годы ... приведут в Европе к народным восстаниям ... против власти финансового капитала». Если же брать переписку Владимира Ильича за это время... Например, 18 декабря 1916 года он пишет Инессе Арманд: «Получилось сегодня еще одно письмо из СПб. ... Настроение, пишут, архиреволюционное». 6 февраля (по старому стилю) - опять же Инессе Арманд: «Получили мы на днях отрадное письмо из Москвы. ... Пишут, что настроение масс хорошее, что шовинизм явно идет на убыль и что, наверное, будет на нашей улице праздник». Конечно, Ленин не знал точно, когда начнутся революционные события - этого не знал никто, потому что движение, безусловно, началось стихийно. Но то, что не только Ленин, но и практически, наверное, все российские политики ощущали близость краха империи, это абсолютно точно. Уже упомянутый начальник петроградского охранного отделения Глобачев в своих докладах буквально звонил в колокол, предупреждая, что ситуация становится все более критической. Доклады Глобачева - великолепный ответ тем, кто пытается сегодня сочинять сказки насчет масонов, «нехороших либералов», устроивших революцию... Глобачев, в частности, писал 5 февраля 1917 года: «Продовольственный кризис ... ныне задел все слои столичного общества без исключения. ... Матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, ... гораздо ближе к революции, чем гг. Милюковы, Родичевы и Ко, и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют собою тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар. ...продовольственная разруха смешивается в одно целое с политической смутой и грозит России крахом, какого еще не знала русская история...». Кто виноват? - Без этого классического русского вопроса нам просто не обойтись. На ком персонально лежит ответственность за то, что страна дошла до точки кипения, когда, образно говоря, потушить пожар было уже невозможно? Калашников: - В революциях всегда виновата власть. А в условиях самодержавной России, в силу устройства самой системы власти, виноват один человек - самодержец, потому что именно он несет личную ответственность за все принимаемые решения. Царь не учел уроки 1905 года, обнажившего все проблемы империи, и далее совершил четыре стратегические ошибки, сделавшие революцию если не неизбежной, то весьма вероятной. Во-первых, провел столыпинскую реформу, усугубившую аграрные противоречия. Во-вторых, осуществлял политику русификации и ограничений прав населения окраин, обострившую национальный вопрос в империи. В-третьих, в результате изменения 3 июня 1907 года избирательного закона создал политическую систему, в рамках которой Дума не имела возможности контролировать действия правительства. Все министры назначались царем и были ответственны только перед ним. И, наконец, в-четвертых, втянул Россию в абсолютно не нужную ей войну с Германией. На фоне военных тягот внутренние проблемы привели к созданию революционной ситуации, включавшей и «кризис верхов»: думские либералы не могли сотрудничать с монархом, который демонстративно выказывал им свою нелюбовь и пренебрежение. Либералы просили малость - назначить «правительство доверия» из людей, авторитетных и популярных в обществе. Царь весь 1916 год назначал непопулярных премьеров (Штюрмера, Трепова, Голицына), не советуясь с Думой. Он и нес единоличную ответственность за все провалы в политике назначенных им министров. А в февральские дни 1917 года отданный царем приказ стрелять в мирные демонстрации рабочих и студентов стал тактической ошибкой, которая сделала революцию неизбежной. На мой взгляд, 26 февраля стало вторым в истории России «Кровавым воскресеньем». Как и в первом случае, кровь породила революцию: солдатский протест против стрельбы в народ превратился в восстание, подавить которое царь уже не мог. Монархия пала в считанные дни, потому что в решающий момент либеральная оппозиция выступила в союзе с восставшими рабочими и солдатами. Измозик: - О чем еще непременно нужно сказать, так это о «предфевральских» настроениях внутри императорской фамилии. Ярко характеризует ситуацию дневник великого князя Николая Михайловича. Когда после убийства Распутина он, считавшийся неформальным лидером великокняжеской оппозиции, 30 декабря 1916 года получил приказ уехать в свое имение Грушевка в Херсонской губернии, то записал в дневнике: мол, хорошо, что убили Распутина. Но надо было бы еще министра внутренних дел Протопопова и императрицу. И сам себе ужасается! И добавляет в адрес царицы: «Ничего, стерва, еще дождешься». А ведь он - двоюродный дядя царя... Наконец, родная сестра императрицы Александры Федоровны Елизавета, человек изумительных нравственных качеств, как ее всегда описывают, посылает приветственную телеграмму убийцам Распутина. Поздравляет их с содеянным... Вот какой степени достиг раскол внутри самого дома Романовых! Колоницкий: - Удивительно, что в феврале 1917 года против общего врага объединились самые разные политические силы. С одной стороны, некоторые вышли на улицу под лозунгами «Долой войну!». С другой - многие участники тех событий мечтали, наоборот, завершить войну победой. Недаром один из популярных лозунгов тех дней гласил: «Мы победили немца внутреннего, победим и немца внешнего». Причем не все активные участники событий думали, что дело закончится свержением монархии. До какого-то этапа они не отдавали себе отчета, что участвуют в антимонархической революции. Почему же произошло такое единение? Действительно, уровень социально-экономических проблем к тому времени достиг своего апогея. Однако, как известно, социально-экономическая ситуация не всегда перерастает в политический конфликт. И здесь, на мой взгляд, огромная вина лежит на власти, которая постоянно политизировала социальные конфликты. Чуть забастовка - так сразу использование армии. Конечно, радикальным социалистам это было только на руку... Почему, к примеру, во Франции ситуация не взорвалась так же, как в России? Общество там тоже находилось на грани взрыва... Забастовки, иные социальные конфликты, но префекты на местах во Франции как могут разруливают ситуацию, идут на компромиссы, договариваются. А у нас что? Забастовка в провинции на текстильных фабриках в 1915 году - войска стреляют в рабочих. Вот что значит решать проблемы, достаточно иногда прагматичные, с помощью маленькой гражданской войны. Силовой характер российской революции подготавливался предшествующими десятилетиями. Измозик: - Обратите внимание, что уже к концу 1916 года ситуация с армией начинает меняться с точностью до наоборот. Еще в октябре того года для властей прозвучал крайне тревожный сигнал, которому не было придано должного значения. На Выборгской стороне солдаты квартировавших там полков активно поддержали забастовку рабочих, отказались выступать против них. Более того, вместе с ними вступили в стычки с полицией. То есть часть армии уже тогда была ненадежна! Казин: 6Казин_С.jpg- Что касается личной вины Николая II в произошедшем. Я думаю, что даже если бы он не сделал ни одной ошибки, то эти события все равно бы произошли. И если бы на его месте были бы даже Иван Грозный, Петр Великий или Екатерина II, да кто угодно другой, это все равно бы случилось, потому что утратила легитимность та элита, которая находилась вокруг трона и была реально правящим классом. Эта утраченная легитимность была не просто социальной и политической. Она носила внутренний характер. Имперская элита нравственно сгнила и перестала соответствовать внутренней потребности России в сильной власти, которую император Николай II осуществлял практически единолично. Главными предателями царя оказались именно те, кто приносил ему присягу, - высший генералитет, а также думцы и часть интеллигенции вроде Мережковских с Савинковыми. Именно они провоцировали уставший от войны народ (и прежде всего армию) на переворот, который начался в феврале в Петрограде. Прав был бывший «легальный марксист» Петр Струве: «Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай забвения национальной идеи мозгом нации». К счастью, погубила не до конца... Измозик: - Высшее общество к тому времени было настроено весьма пессимистично. Показательны данные перлюстрации на рубеже 1916 - 1917 годов - результаты вскрытых писем губернаторов, чиновников, высших офицеров. Из 121 выписки, которые я анализировал, только одна демонстрировала оптимизм относительно будущего существующей власти. Все остальные говорили о том, что высшие власти и лично Николай II не способны справиться с ситуацией. Возьмем такого деятеля правого лагеря, как церковный писатель, монархист, протоиерей Иван Восторгов, впоследствии расстрелянный большевиками. Вот что он пишет фрейлине Анне Вырубовой в связи с событиями мая 1915 года в Москве, когда там произошли антинемецкие погромы: «Движение народа проглядели и не приняли мер. Его пулями и нагайками одними не остановить». И заканчивает он следующими словами: «Не следует испытывать терпение народа». Даже правые, которые хотели сохранить монархию, были убеждены, что Николай II не справляется с ситуацией. Отсюда - идеи заговора в кругах высшей знати, направленного на его отречение от престола... Попытки убедить Николая II принять какие-то меры были сделаны еще летом 1915 года, когда министры просили его не брать на себя обязанности главнокомандующего. Но царь был непреклонен. В декабре 1916 года он заявил великому князю Павлу Александровичу: «В день своей коронации я присягал самодержавию, и я должен передать эту клятву нерушимой своему сыну». Вот убежденность! И таких же взглядов придерживалась императрица. Когда Александру Федоровну уже в февральские дни один из правых деятелей убеждал взять детей и срочно спасаться бегством, она отвечала, что верит в свой народ, верит, что он останется верным... Действительно, главная ответственность в условиях самодержавной монархии лежит на царе. Посмотрите, он ведь совершенно неадекватно оценивал складывавшуюся ситуацию: 22 февраля уехал из Петрограда в Ставку. А на следующий день в столице начались волнения. Колоницкий: - Нередко можно услышать: мол, в Петрограде в феврале 1917 года было большое количество войск. Почему же они не пришли на помощь царю, которому присягали? Причин две. Первая - изменение качества гвардейских полков. До Первой мировой войны это были специально отобранные, подготовленные и специально обученные воины. Этой гвардии в Петрограде уже не существовало. В столице были расквартированы запасные батальоны - солдаты, проходившие краткосрочную подготовку. Это было совсем другое войско - скорее, опасное для режима, чем готовое его защищать. Неудивительно, что офицеры колебались, выводить или не выводить этих солдат на улицы. Им не доверяли. Вторая причина. Даже многие кадровые гвардейские офицеры, которые оставались в Петрограде, не были уже в это время надежной опорой режима, потому что они не испытывали доверия к императору и в особенности к императрице. Даже в этой среде открыто желали радикальных перемен. Измозик: - Кстати, напомню: брожение началось даже не с пехоты, а с казаков. Они в Петрограде уже 25 февраля 1917 года отказались повиноваться приказам и разгонять взбунтовавшиеся толпы. И это казаки, которые казались правительству самой надежной опорой!.. Один из лидеров крайне правых Василий Шульгин восклицал, что в Петрограде не нашлось тогда и ста человек, готовых с оружием в руках защищать царский режим. Кутепову, командиру батальона Преображенского полка, было поручено собрать имевшиеся под рукой военные силы и двигаться в направлении Литейного проспекта. Именно там ведь был центр восстания - между Литейным, Смольным, Кирочной и Шпалерной улицами. «Кутеповцы» пытались стрелять в бунтовщиков, но отряд буквально растаял в толпе. Колоницкий: - Согласен с Александром Казиным: будь на месте Николая II более сильный государственный деятель, даже он вряд ли бы справился. А Николай II, увы, был довольно слабым политиком. Но я гораздо больший пессимист, чем мои коллеги. Да, Первая мировая война, конечно, подтолкнула революцию. Однако мы знаем страны, которые не участвовали в этой войне и тем не менее тоже прошли через драматические революции. Например, Испания. И вообще время с 1905-го по 1914 год только кажется довольно спокойным. На самом деле по границам Российской империи происходили «взрывы». Революции в Персии, Турции, Китае оказывали влияние и на Россию. Мы говорим: война, породившая революцию. Но если смотреть глобально, в масштабах России, Китая и Османской империи вместе взятых, то будет совсем иначе: революция породила войну. Первая мировая война - в немалой степени результат «младотурецкой» революции 1908 года в Османской империи. Она как бы «пригласила» последующие военные конфликты. Случились войны между Италией и Османской империей, потом первая и вторая Балканские войны - в 1912 и 1913 годах. Продолжение следует...
иван: Продолжение статьи Великий парадокс - Чем стало произошедшее в феврале 1917 года в контексте всей истории России? Что это было? Нарушение многовекового хода русской истории, когда были разрушены идеалы почитания народом царя-батюшки? Или реализация общественных чаяний о земле и воле, конституции и свободе? И, наконец, есть ли в тех событиях что-то актуальное для дня сегодняшнего? Измозик: - На мой взгляд, никакой Февральской революции вообще не было. Это был лишь первый этап единого процесса второй российской революции, продолжавшегося с 1917-го по 1922 год. Калашников: - Февраль 1917 года - это точка невозврата, положившая конец старой Российской империи во всех ее основных чертах. Она открыла две альтернативы дальнейшего развития России: либеральную и социалистическую. К октябрю 1917 года первая была исчерпана, и дальше, на мой взгляд, страна могла развиваться только в рамках того или иного варианта социализма. Казин: - После февраля 1917-го началось уничтожение ключевых социально-культурных установок России, связанных с тысячелетней народной традицией. В середине ХIХ века эту традицию определяли триадой «православие, самодержавие, народность». Как писал выдающийся отечественный мыслитель ХХ века Иван Ильин, «Россия росла и выросла в форме монархии не потому, что русский человек тяготел к зависимости и политическому рабству, но потому, что государство, в его понимании, должно быть художественно и религиозно воплощено в едином лице - живом, созерцаемом, беззаветно любимом и укрепляемом этой всеобщей любовью». Конечно, после трех лет кровопролитной мировой войны эта любовь пошатнулась. Однако до победы над Германией оставалось недолго, и русские войска, несомненно, вошли бы в Берлин вместе с союзниками, если бы не измена высших военных и думских кругов. В своих «Окаянных днях» Иван Бунин говорит одному из убежденных «февралистов»: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю - пусть она неизбежна, прекрасна, все что угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание...». Кстати, не менее яростный антикоммунист Александр Солженицын в принципе придерживался сходного взгляда на роковой «февральский узел», потому и закончил им свою эпопею «Красное колесо». Февраль был чужой народу, это был элитарный переворот, в котором участвовал даже великий князь с красным бантом. На мой взгляд, то, что произошло в феврале, не привлекло на свою сторону народ, кроме, разумеется, тех, кто участвовал в массовом дезертирстве и грабежах, потому что императорская армия без императора воевать не может. Именно по этой причине в октябре 1917 года произошла другая революция, с иными мировоззренческими горизонтами. В России революция не просто борьба за политическую власть. Это борьба за духовную-смысловую картину мира, и только потом уже экономическую и социальную. В этом суть революции - в отличие от бунтов, восстаний и тому подобного. Уничтожив старую царскую элиту, Февраль не дал стране искомой новой. Керенский со своей компанией на эту роль не годился. Калашников: - В чем-то согласен с вами, но уверен: на архетипе «православие, самодержавие, народность», равно как и на либеральном, Россия в ХХ веке не могла существовать как независимая держава. Единственный архетип, который мог обеспечить ускоренное развитие России, был социалистический. Он четко вписывался в традиции российской истории, но был связан не с православием и самодержавием, а с народностью. Точнее - с многовековой традицией крестьянской общины, со стихийно социалистической психологией русского крестьянства. Уже в XIX веке это прекрасно понимали и славянофилы, и Герцен, создатель теории крестьянского общинного социализма. И Ленин в марте 1917 года исходил из того, что социалистическая революция в отсталой крестьянской России возможна только потому, что крестьянин выступает против частной собственности на землю. Казин: - Вместе с тем Февраль разбудил в стране те силы, которые смогли дать народу большие цели, более соответствующие в конечном счете национальной традиции, чем буржуазный парламент с министрами-миллионерами. Таким образом, вольно или невольно Февраль 1917 года оказался первым звеном цепи событий, приведшей через несколько лет к формированию новой колоссальной империи, которая опиралась не только на народные традиции, но и на видоизмененные формы православия и самодержавия. В этом ключе Февральская революция сыграла положительную роль по отношению к осуществлению того цивилизационного идеала, который составляет сквозное действие истории России вплоть до сегодняшнего дня. Поэтому Февральская революция 1917 года представляется мне великим парадоксом. С одной стороны, это трагический прерыв той традиции, благодаря которой российская государственность существовала, условно говоря, тысячу лет. Но всего через девять месяцев - по историческим меркам мгновенно! - она начала восстанавливаться, хотя и под другими знаменами, в других социально-политических формах. Как говорит Мефистофель у Гете, он «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». С точки зрения философии истории Февральская революция - это один из ключевых моментов воспроизводства Россией самое себя, причем через «отрицание отрицания», как сказал бы Гегель. Колоницкий: - Если же говорить об уроках февральских событий 1917 года, то основной урок я вижу в том, что власть должна прагматично решать проблемы, не допуская их политизации и идеологизации. Накануне Февральской революции было принято очень много непрофессиональных решений на микроуровне, которые в результате, накопившись, привели к внутреннему взрыву, сливаясь в единый протестный поток, по ходу дела политизируясь и радикализируясь. Очень важно понимать, что революция начинается с потери авторитета власти. Затем она теряет монополию на насилие и законотворчество. А кончается революция тогда, когда государство восстанавливает эту монополию. Вообще же основной вопрос революции - о легитимности. И мы, историки, должны говорить прежде всего о том, что современники считали легитимным. Для многих из них как раз тот факт, что Временное правительство было рождено революцией, являлся серьезным аргументом в пользу его легитимности... Источником легитимности было активное участие в революции, использование революционной риторики и символики. Уверен, что нам особенно нужна проработка прошлого - понимание ответственности разных социальных сил, которые готовили революцию, хотя порой не понимали этого. Революцию нередко подготавливают те, кто грубо и неумело пытается предотвратить ее репрессиями. Калашников: - Первый урок: реформы надо производить вовремя. Запоздавшие реформы приводят к революции. И второй: реформы лучше, чем революция. А революция - всегда трагедия, поскольку чревата гражданской войной. Но русская революция оказалась все же оптимистической трагедией, превратив Россию в ХХ веке в экономическую, культурную, научную, военную сверхдержаву. Казин: - Основной урок - в том, что верховная власть в России коренится в области религиозно-мировоззренческого ядра цивилизации. Настоящие революции у нас происходят тогда, когда тот или иной правящий слой (в данном случае имперская элита) перестает отвечать требованиям этого ядра. Именно это и произошло в феврале 1917 года, хотя со стороны действующей власти, бесспорно, были ошибки и стратегического, и военного, и дипломатического характера. Но ни одна из них - даже все вместе не сработали бы, если бы не было главного требования: замены элиты, не справившейся со своим делом. Буржуазный модерн в 1917 году не пришелся по вкусу русскому народу, он предпочел модернизироваться другими способами, сохраняя при этом верность своей классической соборной традиции. Подготовили Сергей ГЛЕЗЕРОВ, Александр ВЕРТЯЧИХ
иван: В поисках затерянного Петербурга Материал был опубликован в газете под № 092 (6201) от 25.05.2018 под заголовком «Раскопать «праПетербург». Наш собеседник, руководитель Санкт-Петербургской археологической экспедиции Института культурного и природного наследия Петр Сорокин, много лет занимался раскопками на Охтинском мысу, на котором располагался своего рода «праПетербург». https://spbvedomosti.ru/news/gost_redaktsii/raskopat_prapeterburg/
иван: Яниссаари и Обыскная книга: история Заячьего острова Как известно, наш город начинался с Заячьего острова, где стали строить крепость, которую вначале назвали Санкт-Петербургской, а потом - Петропавловской. Название острова является переводом с финского языка, на котором оно звучит как Яниссаари, что означает «заячий остров». Его обычно связывают с ингерманландскими финнами, появившимися в приневском крае в XVII веке во времена шведского владычества, начавшегося в 1617 году. На самом острове в ту пору поселений не было. Финский исследователь Сауло Кепсу отмечает, что на нем косили сено, ни на что другое остров просто не годился. Рядом же, на острове Койвусаари, или Березовом (ныне Петроградский), находилась деревня с таким же названием - Яниссаари. Очевидно, название острова перешло на близлежащую деревню. Вообще изначально вариант топонима был карельским и звучал как Яносари. По всей видимости, ингерманландские финны просто восприняли существовавший до них более давний карельский топоним. Ведь карелы наряду с ижорой, водью и русскими жили на наших территориях издавна... Согласно документам Российского государственного архива древних актов (РГАДА), первое письменное упоминание о названии Яносари датировано 1573 годом, то есть спустя почти сто лет после того, как Новгородская земля вошла в состав Московского государства. В ту пору уездным центром был город Орешек, выросший из крепости и распространившийся на левый и правый берега Невы, а территории будущего Петербурга - его сельской округой. Территории от истока до устья Невы охватывал Спасо-Городенский погост Ореховского присуда (уезда). Выезжавшие на места писцы производили «обыск», опрашивали свидетелей, устанавливали, не используются ли кем-то пустоши, а также проверяли наличие пропущенных сел и деревень в писцовых книгах. В Обыскной книге Спасо-Городенского погоста говорится: «Лета 7081 г. (в современном летосчислении 1573 год. - М. К.) августа 25 день дьяки Семен Федоров сын Мишюрин и Иван Дорофеев сын Собакина приезжал в половину в Воцкие пятины. Есть ли в вашем погосте в Спасском пустые села и деревни и сколь давно и от кого и от чего ти деревни запустили». В обыскных книгах перед нами предстают нерадостные картины, связанные с разорением, которое принесла Ливонская война и опустошительная деятельность шведских отрядов («от свейских немец»). И без того тяжелое положение усугубил неурожай 1569 года, породивший массовый голод («а дети его умерли голодной смертию»). Летом того же года новгородские пятины охватила эпидемия чумы («мор», «моровое поветрие», «лихое поветрие»). Испытания на этом не закончились. В июле того же года шведы опустошили все острова в дельте Невы вместе с прибрежными селениями до Лахты. Приводится еще одна причина запустения - наводнение: «Дворы и землю море взяло, и песком заскало, где были дворы и поля, тут нынеча вода, и быти тут невозможно, запустило тому 32 лета». Из приведенного фрагмента видно, что некоторые земли стояли «впусте» несколько десятков лет. Большой урон территории нанесла и тогдашняя государственная политика. Одновременно с погромом Новгорода, устроенным опричниками Ивана Грозного, в январе-феврале 1570 года были разорены и новгородские пригороды - Ладога, Корела, Орешек и Ивангород. Известно даже имя опричника, орудовавшего тогда на будущих петербургских землях, - Темеша Бастанов. В Обыскной книге 1573 года часто встречается выражение «запустело от государских податей и от подвод», свидетельствующее о росте налогов и тяжелой обязанности поставлять подводы для войска. Долгие годы запустения приводили к тому, что «пашня лесом поросла», «не косят, не пашут». Вот небольшие фрагменты из книги, характеризующие кризисную ситуацию того периода: «Микулко умер, дети бесвесно збежали от царевых податей», «Яшко осеротил и бесвесно збежал. Дворишко стоит избушка да клетишко», «хоромишка стоят впусте», «Павелка опричники убели»; «двор опричиные сожгли», «Волотька збежал безвестно, а дети от голода примерли», «Дметерка Ламбасов сам умер, дети розбежались безвесно, дворишко роспалось». В перечне запустевших земель упоминается и Яносари, являющаяся частью владений царя и великого князя Ивана IV. Наряду с другими деревнями она составляла собственную государеву волость. В более поздней Отдельной книге меры и письма 1585 года звучит уже «пустошь Янисари». Название книги «отдельная» связано с отделением земель. Из нее мы узнаем, что пустошь отдается Ондрею Рындину сыну и Печенигову. Вообще на территории современного Петербурга в XV - XVI веках располагалось несколько десятков деревень, в которых проживали примерно 7,5 тысячи человек, что для данной территории было оптимально. Было бы больше людей - не хватило бы земли, пашни и пастбищ. Обитали тут и русские, и прибалтийско-финские народы финно-угорской группы: карелы, ижора, водь. Здесь было несколько крупных новгородских боярских владений (вотчин). Например, территория будущей Петроградской стороны принадлежала Одинцовым. А московская фамилия Хорошевы фиксируется здесь весь XVI век. Они владели нынешней Выборгской стороной и прилегающими к ней землями. Материал был опубликован в газете под № 082 (6191) от 11.05.2018 под заголовком «Дворишко: избушка да клетишко». https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/yanissaari_i_obysknaya_kniga_istoriya_zayachego_ostrova/
иван: Первопроходцы: новгородские строители петровского Петербурга Источников по истории раннего Петербурга, особенно о первых месяцах его строительства, до нашего времени сохранилось очень мало. Новые факты раскрывают материалы фондов Валдайского Иверского и Тихвинского Успенского монастырей, хранящихся в научно-историческом архиве Санкт-Петербургского института истории РАН. Эти документы хорошо знакомы ученым, изучающим экономическую историю России, православную церковь и монастырское хозяйство, однако исследователи Петербурга обратились к ним лишь недавно. Они свидетельствуют, что в петровском деле по освоению Приневья активную роль играли жители Новгородской земли. Именно на них с началом в 1700 году Северной войны легла основная задача обеспечения русской армии в Ингерманландии (так именовались земли от южного берега Ладоги до Наровы, оказавшиеся, по Столбовскому миру 1617 года, под шведской короной. - Ред.). Новгородцы чинили дороги и мосты для продвижения армии, доставляли на подводах рекрутов, припасы и фураж, возводили провиантские магазины. Самой тяжелой из всех повинностей с началом Северной войны стала работная, поскольку она надолго отрывала крестьян от сельского хозяйства. После того как 11 октября 1702 года русские войска овладели шведской крепостью Нотебург (Орешек), переименованной затем в Шлиссельбург, к ремонту ее поврежденных при штурме укреплений и починке мелких судов затребовали мастеровых и работных людей Новгородской земли. К примеру, летом 1703 года по наряду к «судовому делу» в Шлиссельбург из Тихвинского посада прислали десятерых кузнецов «с кузнечными снастьми и с точилы», которым пришлось там остаться после положенного времени для «городового строения». 19 июля 1703 года указ Петра I и распоряжение петербургского губернатора Александра Меншикова обязали Тихвинский монастырь отправить им на смену «самых добрых кузнецов десять же человек», а «кузнечные снасти даны им будут в Шлюсенбурхе прежде вышеописанных кузнецов». По распоряжению новгородского коменданта Ивана Татищева, крестьян Тихвинского уезда снаряжали «з дву дворов по человеку на его, великого государя, работу в Слюшенбург» (то есть в Шлиссельбург) на два месяца - с 3 августа по 3 октября. Отправленным в Шлиссельбург работникам с оставшихся дворов собирали «на подмогу и на корм по два рубли на месяц». Для «городового дела» новгородские крестьяне круглый год изготавливали известь на реках Сясь и Шелонь. Сначала по берегам реки выламывали плиты, затем их выжигали в печах, у каждой трудились обычно по сорок работников. Полученный материал складывали в бочки, которые доставляли к месту строительства на стругах или телегах. В 1702 - 1703 годах известь в первую очередь предназначалась для Шлиссельбурга. Когда в устье Невы в мае 1703 года началось строительство новой крепости, без новгородцев тоже было не обойтись. Первые два месяца на возведении деревоземляных укреплений трудились в основном военные. Но уже 30 июня 1703 года, на следующий день после того, как крепость получила имя «Санкт-Петербург» (в августе - ноябре в своей переписке новгородцы называли ее Петрополем), царь приказал для ускорения работ привлечь к строительству жителей Великого Новгорода и Новгородского уезда. Губернатор Меншиков распорядился прислать в дельту Невы к 20 июля 1703 года со своими хлебными запасами по одному работнику с каждых двух дворцовых, вотчинниковых, помещичьих, архиерейских и монастырских дворов Новгорода и уезда сроком на четыре месяца. Сборным пунктом был назначен «новозавоеванный» Шлотбург - бывший шведский Ниеншанц. Работных людей с Новгородского посада собирали бурмистры или выборные посадские люди. В селах и деревнях сельский сход, а также волостные и деревенские старосты определяли, кому ехать на государеву работу. Они же решали, сколько заплатить. Например, работным людям из карельских деревень выдали на три месяца вперед с 10 июля 1703 года кому по два, кому по два с половиной, а кому и по три рубля в месяц. В селе Ялжебицы крестьянам положили заплатить по семь рублей «до отпуску, как великий государь укажет». В среднем посошане (так именовали лиц податных сословий, присылавшихся на работы по государственной разнарядке на основании указов Петра) за весь срок пребывания на строительстве Петербургской крепости получали от семи до двенадцати рублей. При этом в каждом договоре найма специально оговаривалось, что хлеб и всякие «харчевые припасы» работники приобретали на те же деньги. Согласно распоряжению губернатора Меншикова, новгородцев определили возводить два бастиона - Головкина и Меншикова, где они трудились до середины ноября 1703 года. Рабочий день начинался в четыре утра и продолжался до наступления темноты - не менее 12 - 15 часов. В течение дня разрешались два получасовых перерыва («не ходя в свои таборы») и один двухчасовой на обед. В первые месяцы строительства Петербургской крепости продовольственный вопрос стоял очень остро. Если военные регулярно получали припасы из армейских «магазинов», то гражданские строители испытывали серьезный недостаток продуктов. Не все прибыли на берега Невы с предписанным хлебным запасом на четыре месяца, а в Петербурге, как выяснялось, все стоило в несколько раз дороже, чем в Новгороде. Возведение Петербургской крепости являлось делом государственной важности. За малейшую помеху грозило суровое наказание вплоть до смертной казни. В конце июля 1703 года по приказу Меншикова вместо «недосланных» крестьян на городовую работу отправили иверских монастырских служителей. В гневе губернатор пообещал: если у работных людей не будет «хлеба и харча» на четыре месяца, «я-де архимандрита вашего и вас одеру кнутом». Материал был опубликован в газете под № 087 (6196) от 18.05.2018 под заголовком «Новгородские посошане». https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/novgorodskie_pososhane/
иван: Медный всадник. Гром-камню 250 лет
admin: Краеведение и риелтору полезно https://spbvedomosti.ru/people/mariya-tychinina/ Сергей Глезеров 26 августа 2022 Гость редакции — заведующая Центром петербурговедения Центральной городской публичной библиотеки имени В. В. Маяковского Мария ТЫЧИНИНА Не будет преувеличением сказать, что прошлое для нашего города — такой же, говоря современными словами, бренд, как «Медный всадник», Исаакиевский собор или Эрмитаж. Однако разобраться в этом прошлом не так просто даже маститым краеведам. И здесь нет ничего удивительного: по словам нашего сегодняшнего собеседника, история Северной столицы — как слоеный пирог. Допетровские времена, шведский Ниеншанц, легендарные «берега пустынных волн», воспетые Пушкиным, блистательный Санкт-Петербург, революция, блокада… Парадоксальная вещь: казалось бы, известно и изучено уже все, что только можно, однако простора для исследователей еще очень много. — Мария Анатольевна, о чем же до сих пор мы знаем не так много, как хотелось бы? — Беда в том, что многие сюжеты городской истории исследованы достаточно поверхностно. Приведу конкретный пример: только в этом году вышла книга, посвященная фортификации Пет-ропавловской крепости. На вопрос, почему фундаментального обобщающего труда до сих пор не было, хотя так много исследователей в разное время изучали эту тему, один из авторов, Марина Логунова, только развела руками… Однако больше всего лакун — в истории отдельных районов и местностей. В том, что называют локальной историей. Краеведы всегда сосредотачивались на изучении центра города, а на все остальное их внимания почему‑то не хватало. Этот пробел стал восполняться только в последние десятилетия. «Локальная история» сегодня чрезвычайно востребована в том числе и потому, что мы живем в эпоху перемен, когда люди в поисках точки опоры цепляются за то, что для них ближе всего, — за собственный дом, улицу, район. Краеведение как раз может помочь найти устойчивость. Кроме того, человеку всегда приятно сознавать, что он живет в особенном месте. Даже если ты обитатель новостроек, то очень хочется верить, что район, где ты живешь, появился не на голом мес-те и является средоточием жизни, к которому причастны выдающиеся люди. Это нормальное человеческое желание ощутить себя немножко особенным, не таким, как все. И почувствовать собственную значимость: я знаю это место, знаю его историю, могу на него повлиять, буду отстаивать этот клочок земли, поскольку ощущаю его сакральную ценность. В этом приобщении к локальной истории — важная миссия районных библиотек. На мой взгляд, практически каждая из них в идеале должна стать центром исторической памяти о конкретном мес-те, где она расположена. О районе или даже микрорайоне. Конечно, районные библиотеки и сейчас занимаются краеведением, но я имею в виду несколько иной формат работы. Они должны собирать свидетельства людей… — То есть в каком‑то смысле отчасти взять на себя функции музея и архива? — Не в каждом же районе есть свой краеведческий музей!.. Совершенно обычной должна быть ситуация, когда человек, который ищет информацию о своем предке, когда‑то жившем в Коломягах или Купчине, обращается в первую очередь в расположенные там библиотеки. На мой взгляд, именно краеведение — это будущее смысловое наполнение местных библиотек. И если они не возьмут на себя функцию хранителей локальной истории, то они вообще рискуют оказаться на обочине. Потому что книги все больше становятся виртуальными и уходят в Интернет, и это естественный процесс. Главный ресурс библиотек — местные жители. И только биб-лиотеки имеют доступ к ним и пользуются их доверием. Ведь куда понесет свои воспоминания бабушка, которая, условно говоря, в данный момент живет в соседнем подъезде? В ближайшую библиотеку. И ее воспоминания могут оказаться в десять раз важнее того, что было уже написано и опубликовано в Интернете. По сути, библиотека может стать уникальным хранилищем краеведческой информации и ее поставщиком в Сеть. Центр петербурговедения активно продвигает сегодня эту мысль в библиотечном сообществе Петербурга. И нас радует, что мы находим понимание у многих руководителей районных централизованных -библиотечных сетей… Вообще сегодня тренд в краеведении — на «локальных личностях». Мы много говорим об известных персонах, почему же не можем говорить об обычном интересном человеке? Почему, чтобы стать героем, нужно обязательно заложить город или как минимум совершить научный или творческий подвиг? Как мне кажется, не менее интересно узнать про дядю Мишу, который почти каждый день играет на трубе на Дворцовой площади и Большой Конюшенной улице и уже считается городской легендой, нежели двадцать раз подряд говорить о Петре Великом. Да, мы безмерно ему благодарны, что он основал наш замечательный город, но, поверьте, дядя Миша и подобные ему по духу персонажи интересуют большинство людей куда больше, чем личность царя-реформатора. Обратите внимание: кого сегодня изучают краеведы? Зачастую — обитателей домов, которые в них жили когда‑то прежде, даже если они вовсе не были выдающимися персонами… Мы ощущаем, как меняются настроения, и по тем запросам, которые поступают в наш центр. Если еще несколько лет назад они касались в основном истории архитектуры, то сейчас в фокусе чаще всего оказываются жизнь и быт обычных городских жителей. К примеру, узнать про детали и подробности жизни железнодорожника, почтальона или домработницы многим сейчас гораздо важнее, чем погружаться в изучение архитектуры даже столь любимой всеми эпохи модерна. — А кто обращается в ваш центр? — Конечно, в первую очередь исследователи. Среди них немало экскурсоводов и музейных работников. Не меньше к нам приходят и тех, кого можно назвать «потребителями» краеведческой информации. Многие занимаются историей своих семей, родов, ищут предков. Недавно приходил человек, который задумал написать книгу об истории дома на Невском проспекте, в котором он живет… Не перестает пользоваться популярностью извечная тема масонов, часто спрашивают про иностранцев в Петербурге. Недавно к нам заглянули две девушки, которые после изучения тех материалов, которые мы им предоставили, начали вести «Телеграм»-канал о жизни женщин в дореволюционном Петербурге. Сегодня можно говорить о таком интересном феномене, как практическая ценность краеведческих знаний. Например, одна наша посетительница рассказала, что собирается открыть кафе в историческом здании в центре города, и просила подобрать ей материалы по истории общепита в Петербурге. Иногда у нас бывают риелторы: их интересуют сведения о зданиях, в которых они продают квартиру. Жилплощадь «с историей» стоит гораздо дороже. Запомнилась девушка-ювелир, которая с помощью краеведческих знаний хотела найти свою нишу в этом искусстве. Запрос она сформулировала следующим образом: «Хочу узнать историю ювелирных домов в Петербурге»… А поступивший к нам вопрос от парфюмера звучал так: «Как назвать духи истинно по‑петербургски?». Одним словом, тренд на прикладное значение краеведческих знаний очевиден: некоторым нашим посетителям они требуются, чтобы подкрепить свой бизнес культурной традицией… И в принципе я не вижу в этом ничего плохого. — Казалось бы, сегодня практически любую информацию можно найти в Интернете, но люди все‑таки приходят за книгами… — Вовсе не любую. На мой взгляд, это достаточно ошибочное суждение, хотя и весьма распространенное. Далеко не все есть в Интернете, хотя там действительно можно найти очень много исторических и краеведческих сведений. Но ими еще надо уметь правильно воспользоваться. Зачастую в Сети содержится не самая качественная информация. Чаще всего мы видим там пуб-ликации без ссылки на источники. А нет указания на источник — нет и факта. Поэтому, если человек хочет найти какую‑то эксклюзивную информацию, понять, не переврали ли в Интернете какие‑то сведения, он просто вынужден обращаться к первоисточникам. А это книги. Тем более что за почти двадцать лет своего существования наш центр собрал действительно уникальное книжное собрание. В нем хранится коллекция филокартис-та Николая Шмитта-Фогелевича, состоящая из редких изданий о Петербурге конца XIX — начала XX века, собрание краеведа Юрия Пирютко и личный архив историка архитектуры Ирины Лисаевич. В свое время мы пополнились также Анциферовской библиотекой Фонда имени Д. С. Лихачева. Мы держим руку на пульсе и постоянно следим за книжными новинками, так или иначе имеющими отношение к истории Петербурга, ведем базы данных, самая известная из которых — дайджест петербургской прессы. Поэтому я не ошибусь, если скажу, что в центр петербурговедения приходят за редкими книгами, а также за нашим опытом: мы умеем искать и находить в Сети то, что у многих не получается. Ведь нередко бывает так, что книги, выложенные в Интернете, найти по одному щелчку на клавиатуре не так‑то просто. А мы уже научены опытом и знаем, где и как искать. Иногда нам, отвечая на запросы, приходится проводить самые настоящие исследования, с опорой еще и на архивные документы. И все это, кстати, совершенно бесплатно. Надо видеть горящие глаза наших посетителей, когда им с нашей помощью удается сделать самое настоящее открытие!.. — Удивительно, что немало людей до сих пор живут стереотипом, что краеведение — нечто что‑то очень скучное. — Есть и другая сторона вопроса: многим исследователям кажется, что понятие «краеведение» устарело или по крайней мере недостаточно «наукообразно», поэтому они пытаются называть себя совершенно иначе — регионоведами, исследователями региональной истории, даже «регионавтами»… Кстати, по моим наблюдениям, меньше всего задумываются о том, как себя идентифицировать, блогеры — те, кого мы условно называем «краеведами новой волны». Им просто интересно изучать, к примеру, историю какого‑нибудь дома или исторического объекта, и они совершенно не задумываются над дивидендами, которые им это исследование может принести в дальнейшем. Им просто интересен сам процесс исследования, краеведение для них — нечто вроде интересного приключения. Они воспитаны в духе свободного пространства и считают, что информация должна быть максимально открыта, готовы делиться своими находками, поскольку привыкли быстро потреблять информацию и так же быстро ее отдавать. В то же время они не задумываются, надолго ли они останутся в краеведении, и не собираются делать в нем «карьеру». — Именно поэтому они так легко переключаются с краеведения на любую иную общественную сферу? — Да, именно так. Беда в том, что порой они делают очень интересные исследования, совершенно не задумываясь о том, чтобы их как‑то сохранить. Они работают на свою аудиторию, им достаточно публикаций в соцсетях. Боюсь, как бы не растворились в пространстве и материалы конференции, которую недавно в одном из модных общественных пространств проводили студенты, интересующиеся историей рабочего движения Петербурга. В советское время тема была затерта буквально до дыр, тем не менее форум оказался очень интересным. Дело в том, что молодые исследователи посмотрели на этот сюжет по‑своему. Они сделали объектом изучения мемориальные таблички и памятники, посвященные деятелям рабочего движения. И начинали выяснять, почему, в честь кого и чего они установлены. Выводы, которые они сделали, порой были совершенно удивительными… И что еще примечательно: упомянутые студенты с краеведением никак не связаны и краеведами себя ни в коей мере не позиционировали. Так что вот вам и ответ: если вы любите какое‑то дело, то по большому счету какая разница, как оно называется? Хотя лично я не вижу никаких причин стесняться называть себя краеведом. Что касается понятия «петербурговедение», то поначалу оно казалось мне несколько громоздким и искусственным. Сейчас, по прошествии двух лет работы во главе центра, я считаю, что среди узких специалистов, наверное, этот термин может применяться. Однако для жителей города мы просто «главный краеведческий центр по истории Петербурга»… — Есть еще такой немаловажный нюанс: краеведы очень увлечены дореволюционным и раннесоветским периодами истории нашего города, но редко кто изучает недавнее прошлое и уж тем более современность. — Вы совершенно правы. Нашему центру хорошо знаком Александр Семенов, который исследует архитектуру и строительство последних десятилетий, называя этот период «капиталистическим романтизмом», сокращенно — «капром». Он изучает памятники, появившиеся за это время, пытается понять, почему современные торговые центры выглядят так, а не иначе… Но таких, как Семенов, очень мало. А ведь город действительно меняется очень быстро. Недавно нам в центр передали фотоальбом, в котором зафиксирован облик Петербурга первого десятилетия XXI века. Казалось бы, все это было совсем недавно, а многие приметы того времени уже ушли в историю. К примеру, нет больше казино на центральных улицах. Одним словом, задача краеведа — изучать прошлое, фиксировать настоящее и таким образом -помогать будущему. Чем мы по мере своих сил и стараемся заниматься. — То есть, условно говоря, если лет через тридцать в центр петербурговедения придет исследователь и попросит предоставить ему информацию о жизни Северной столицы в 20‑е годы XXI века, ему смогут помочь? — Конечно, абсолютно в этом уверена. И мы сейчас побуждаем все библиотеки города, чтобы они сохраняли информацию не только о прошлом, но и о настоящем. Ведь то, что сейчас является настоящим, уже завтра станет прошлым.
полная версия страницы